Риск, это, прежде всего, неопределенность последствий управленческого решения. В этом смысле отношение к риску согласовано с отношением к случайности. Поэтому риск - не только явление многогранное, но и окрашено цветами национальных культур. В российской ментальности исторически сложилось своеобразное отношение к случайности. Под случайностью мы понимаем только то, что происходит неожиданно, не по правилам, на что нельзя указать причину. Для нас случайность - это помеха, шум, деструкция, которые нельзя допустить, но если случайность возникает, то кроме силового способа борьбы с ней других вариантов мы не видим.

В Европе же исторически формировалась психологическая установка на превентивную встречу со случайностью. Для них случайность - это шанс, удача, подарок, который можно получить только в настоящем. Только культура, рвущаяся на рандеву со случайностью, способна эффективно существовать в современных режимах неопределенности и неравновесности.

Для российской власти угроза, несущая риск, всегда была связана с неким виртуально отклоняющимся от заданной (правильной) нормы процессом, которым необходимо решительно управлять, выправлять, править. Если и будут какие-либо потери при реализации стратегических решений, то это потери всегда будут потерями населения, но не самой власти. В случае же успешного отчета власти о реализации программ, риск власти тут же оборачивается для них бронзой временных памятников.

Поэтому для российского населения риск это, прежде всего реальная угроза материальных и моральных ущербов, разрушения с трудом установившейся жизненной стабильности и относительного благополучия. Поэтому отношение к риску и к кризису в российском обществе неоднозначно. Для народа кризис это ситуация в которую его завели и из которой ему нужно самостоятельно выпутываться. Для власти же - процесс, который почему-то не туда зашел и которым необходимо "грамотно" административно управлять.

По этой причине население и власть не одинаково входят в рисковое пространство и неодинаково, часто антагонистично, ведут себя в нем. Российские экспериментирующие "стратеги" 80-90-х годов, ввергшие население в горе и бедствия, благополучно живут и здравствуют и искренне полагают, что в реализации их благих намерений виноваты: недостаток административного ресурса, времени для объективной оценки их усилий и невменяемость самого народа.

Подобная ортогональность власти и народа в рисковом пространстве является одной из причин неудач большинства наших национальных программ развития. Одни делают вид, что управляют, другие - что управляются. Одни делают вид, что платят, другие - что работают. Над принятием законов, посетовал недавно Президент В.В. Путин, думают сотни и сотни, а над тем как обойти закон, думают миллионы. Мы, по взаимному умолчанию, играем разные игры.

Другая сторона рисков российского государственного управления заключается в том, что риск и компенсация возможных ущербов должны быть двумя сторонами одного и того же события. В русском языке понятие, обозначающее компенсацию потерь при реализации решений в условиях неопределенности, не случайно восходит к слову "страх - страхование". Более того, риск и страхование в нашей культуре самостоятельные виды деятельности. Как правило, мы рискуем без страховок и страхуемся без уверенности возместить утраченное. Естественно, что ситуацию чреватую переживанием страха без возмещения ущерба целесообразно избегать, поэтому от риска лучше уклоняться. "Тише едешь, дальше будешь", "Поспешишь, людей насмешишь" - выстраданные российские правила, а разговоры про шампанское, так это для гусар.

На риск не идет не только сама власть, но и руководители унитарных предприятий, бюджетники, госслужащие. Даже в нынешней динамике процессов, вполне можно не рисковать, не совершать серьезных ошибок, а значит не отвечать за возможные ущербы, но в итоге крупно проигрывают все. Поэтому самый большой риск сегодня - уклонение государства от риска, особенно в таком сложном и необходимом деле, как реформа собственного управления.

Реформы в России протекают слишком тяжело и медленно, поскольку не рискующие управленческие структуры власти не только не способствуют их проведению, но и замедляют или даже блокируют их, а иногда полностью убивают их новационность. Это не чья-то конкретная вина, хотя виновники все-таки будут указаны. Это результат того, что власть все еще применяет управленческие подходы и методы, которые были разработаны много лет назад, управленческие инструменты, которые были сконструированы не для инновационных преобразований, а для рутинных операций тоталитарной системы.

Практика реализации 122 закона, а на повестке изменений стоят реформы здравоохранения и ЖКХ, предупреждает - Россия на пороге социального катаклизма. Формой грядущего катаклизма будет не шумное и организованное "оранжевое" сопротивление, а маловыразительная апатия, суицид, вымирание, растущая неприязнь к государству, апелляция к международным организациям и тихая, тихая партизанская война на собственной территории.

В связи с этим в России исторически сложилось доминирование двух взаимосвязанных типов поведения власти в точках потери решения, которые в синергетике называются бифуркациями.

Первый тип. Власть, не рискуя перед угрозой жесткой потери устойчивости, уклоняется от решения, и начинает заниматься совершенствованием своих структур, регламентов, наведением порядка, дисциплины и тем самым, затягивая бифуркацию, "проедает" эволюционный ресурс нации. Европейцы этот эволюционный ресурс называют социальным капиталом, амортизатором, демпфером, социальной "подушкой безопасности" нации. Эволюционный ресурс социума это способность нации в условиях хаоса, неравновесность и нелинейность которого возбуждает энергию и поиск, к плавному переходу в новое качество жизни, к новым способам и формам жизнедеятельности, к новым культурным образцам.

Таким образом, уклонение властей от риска принятия решения в ситуации неопределенности ликвидирует возможность дальнейшего эволюционного развития, и страна обречена на будущие "волевые" решения и на очередную жёсткую потерю социальной устойчивости. Пытаясь не допустить катастрофы, власть обрекает себя на борьбу с "излишним социальным разнообразием". Но разнообразие неистребимо, оно способно принимать различные формы, мимикрировать, "уходить в подполье" и т.д. Гомогенная система это нонсенс. Система только тогда система, когда в ней обеспечен достаточный уровень разнообразия, чем больше разнообразия - тем больше у системы степеней свободы, тем мобильней она в своих адаптациях к вызовам. Как следствие затяжки управленческого решения, возникает энергетический (пассионарный) надлом, в котором социум теряет способность к самоорганизованности, а власть приобретает неизбежный для таких ситуаций волюнтаризм, субъективизм и бесконтрольность поведения.

Второй тип. Упущенные возможности, разросшиеся "нейтральные поля" социума и ухудшение материального положения населения заставляют власть идти на срочное и силовое педалирование реформаторских решений.

Коварной особенностью этого типа поведения власти является то, что при инициировании бифуркации в действие вступает неумолимый закон транзитивного полиморфизма, т.е. перенос качеств системы через этапы структурогенеза в новые и несвойственные для них ситуации. По сути дела, мы всегда живем не в той стране которая есть, а в той которая должна быть. Преждевременная провокация бифуркации сегодня - это внесение неестественного хаоса в завтрашний день. Современная геополитическая, экономическая, нравственно-этическая ситуации в стране в значительной мере есть следствие этих типов принятия государственных решений, общим признаком которых является абсолютизация российской властью технико-технологических аспектов административного управления.

А между тем, социальное развитие подчиняется совсем другим закономерностям. Непременной предпосылкой любого самоорганизующегося процесса, в том числе и социального, является существование некого поля еще неиспользованных возможностей. Социальные системы, в силу подвижности их параметров, обладают обширным резервуаром возможностей последующих изменений. Особенностью социальных систем является то, что имеющиеся возможности не обязательно должны реализоваться сразу в материальной или организационной форме; чаще всего они возникают и подвергаются отбору как чисто мысленные (виртуальные) возможности, создавая причудливые психологические структуры латентного характера.

Поэтому в России управление есть не столько наука, сколько искусство читать контексты событий. Подобные психологические структуры социальных взаимодействий долгое время могут находиться в скрытом, не проявленном состоянии и неожиданно проявиться даже при случайном "шевелении" микроскопической переменной, т.е. возбудителем, провоцирующим бифуркацию в социальной системе, может выступить любое незначительное обстоятельство, чаще всего - управленческое решение власти. Именно такие возможности обуславливают неожиданный и необычайно высокий темп социальных изменений.

Случайное производство альтернативной возможности поведения социальной системы, или иными словами мутация социальности, как правило, означает ухудшение качества системы скорее, чем улучшение в смысле эволюции ее социальности. Но если случайно, как эффект кумуляции нелинейного взаимодействия огромного числа переменных, возникает благоприятная возможность и она усиливается, то эволюция социальности делает шаг вперед и система переходит на качественно новый уровень своего существования. Возникновение новой сущности всегда происходит скачком, в некий дискретный момент времени. Такие благоприятные возможности называются инновациями. Механизм инноваций, в силу возможности социальной системы производить мысленные и теоретические мутации, осуществлять их оценку и отбор, имманентно присущ социальным системам.

Инновация для социальных систем это мутант социальности с положительным знаком. Проблема исследования состояния социальной системы заключается в том, что знак определяется не моментально, а в ходе проверки системы самой себя на устойчивость относительно появления нового качества. Если новое качество не дает никаких дополнительных преимуществ, то оно исчезает в результате отбора. В этом случае социальная система оказывается устойчивой относительно возмущения и возвращается в исходное состояние просто и без надрывов. Однако если административный ресурс власти будет поддерживать появившуюся или внедренную мутацию социальности, то система, имитируя принятие нового качества, перейдет в напряженное состояние, чреватое каскадом возможных бифуркаций со всеми вытекающими для общества последствиями.

Но если окажется, что мутированная социальность обладает определенным преимуществом по сравнению с исходной, то отбор системы приведет к ее росту. В этом заключается содержание фундаментального синергетического принципа усиления. Социальная система в этом случае оказывается неустойчивой относительно возмущения. Если государственная власть правильно идентифицирует эту новую неустойчивость, и не будет вести с ней борьбу, то, усиливая эти возмущения, система сама постепенно и плавно перейдет на новый уровень социальности, соответствующий более высокому уровню зрелости ее структур. В синергетике подобное управление называется управлением с обратной положительной связью.

Таким образом, способность социальных систем порождать инновации, позволяющие отбирать и распространять лучшие варианты поведения, является решающей посылкой ее способности эволюционировать к более эффективным состояниям. Проблема заключается лишь в способности самой власти прислушиваться к ритмам социальной эволюционности и быть адекватной им.

Новое российское государство, взявшее на себя миссию формирования по европейскому образцу рыночной среды и рыночных регуляторов, по истечению 15 лет, оказалось, по многим причинам не в состоянии в этой среде существовать, как субъект управления, ибо в этой среде оно стало терять свою генетическую суть.
Дело, безусловно, не только в инерции мышления и традициях российского чиновничества, но и в неких объективных реалиях.

Как метафоры можно выделить четыре типа рисков административного управления, которые должны исследоваться с применением четырех различных методик: постнеклассической философии, нелинейной динамики, теории катастроф и неравновесной социологии.

Однако в данной статье мы вынуждены остановиться лишь на технологических рисках административного управления.

Властный характер перемен и очевидность самого процесса изменений, который развивался и протекал на наших глазах, создает иллюзию того, что изменения носили и будут носить рукотворный характер, что достаточно осознать несовершенство существующих структур или процессов их функционирования, как можно так же легко осуществить внесение каких-либо изменений или все поменять заново. Тем более, что структура органов исполнительной власти, несмотря на всю ее, не эффективность и коррумпированность, вполне самодостаточна в собственных глазах, с собственным самопологанием, имеет на вооружении собственные ресурсы надежности, разветвленную сеть связей и поддержек, надежные линии обороны.

Однако и общество худо или бедно тоже уже сформировалось и начало жить по своим законам самоорганизации. В этом несовпадении целей и векторов основной риск административного управления ходом реформ.

Следующим "камнем преткновения" на пути административного управления реформами является то, что, все версии реформы рассчитаны на идеальный кадровый состав, а должны были учитывать тот чиновничий аппарат, который есть и который будет осуществлять президентскую программу реформирования. Подобный подход в разработке программ реформирования - историческое заблуждение российских стратегов реформирования или традиционная русская игра в реформы, которую У. Черчилль метафорически определял, как стремление перепрыгнуть пропасть в два прыжка.

Говоря об онтологических рисках власти, отметим лишь несколько уже известных в мировой социологии суждений.

В новых условиях мирового развития меняется сам основной концепт риска власти. Еще не отживший свой век, риск злоупотребления властью, заслоняется более актуальным риском - риском недостаточности власти, риском потери ее функциональности. Данный риск спровоцирован неопределенностью и стохастикой неравновесной и нелинейной социальной среды.

Логика современной эволюции требует нормализации мутированных ненормальностей. А российская власть традиционно ориентированна на блокировку и ликвидацию любых ненормальностей. Нереализованные же возможности заключенные в ненормальностях не возвращаются.

Следующий риск власти связан с интенсивно растущей общественной потребностью в решениях, рост которой не в состоянии перекрыть ни рост национальной бюрократии, ни другие достижения в области принятия решений. Чем динамичней развиваются процессы, тем больше норм и стандартов необходимо для удержания системной устойчивости.

Считается, что минимизация этого риска возможна перераспределением права принятия решения по горизонтальным и вертикальным структурам власти и делегированием части полномочий структурам гражданского общества. Поэтому так много внимания недавно уделялось демократическим процедурам организации власти. К сожалению, в России эта технология с точки зрения власти не оправдалась, и мы снова выстраиваем властную вертикаль.

Иначе стал обозначать себя фактор времени. Само время становится
возмутителем спокойствия, источником риска. Лавинообразный рост потребностей в решениях не может быть единовременно переработан властью, поэтому она рейтингует проблемы и отображает их на временной шкале как последовательность своих действий, причем проблемы, находящиеся в конце списка, отодвигаются на завтрашний день.

Исследование логики развития процесса до синергетики и теории катастроф, как правило, концентрировалось на исследовании поведения системы в меняющейся среде, причем возможные варианты поведения объекта и связанные с ним риски картографировались на основе прошлых прецедентов. Естественно, что и вся риск-менеджерская подготовка и антикризисное управление были ориентированны на уже известные в прошлом риски, а наибольший ущерб неожиданно наносили новые, так называемые "запроектные" риски.

Выделим несколько синергетических положений, вытекающих из теории катастроф.

Анализ рискового спектра административного управления реформами, показывает, что для устранения рисков и минимизации социально-экономических ущербов недостаточно наличия схемы картографированного рискового пространства, выделенных ранжиров и методик оценки рисковых ущербов. Необходимо иметь менеджмент управления рисками, построенный с учетом новых взглядов и должна быть готовность самой системы госуправления к риск-менеджментной практике.