1. Демографический кризис в России

Постперестроечный период в России ознаменовался демографической катастрофой, получившей название « русский крест » (Римашевская 1999; Вишневский, Андреев, Трейвиш 2003):

Диаграмма 1. Динамика рождаемости и смертности (на 1000 чел.) в России в 1978–2003 гг. («русский крест») (World Bank 2004)

С 1987 г. по 1993 г. рождаемость в стране сократилась с 2 до 1,3 ребенка на женщину (или с 17,2 до 9,4 родов на 1000 чел.). С 1986 по 1994 гг. смертность в России выросла с 10,4‰ (смертей на 1000 чел. в год) до катастрофического и аномального для сколь-нибудь развитых стран уровня 15‰. В 1991–1992 гг. смертность сравнялась с рождаемостью, а вскоре и значительно превысила ее. Это означает убыль населения России, не компенсируемую иммиграцией.

2. Вклад факторов низкой рождаемости и высокой смертности в «русский крест»

По европейским меркам уровень рождаемости в России нельзя назвать беспрецедентно низким, столь же низкая рождаемость наблюдается и во многих развитых странах Запада (да и не только Запада, в Гонконге она, например, 7,1‰ [родов на 1000 чел. в год], а в современной России — 10,5‰). Однако уровень смертности в России (и некоторых других восточноевропейский странах) действительно аномально высок. Подобные показатели смертности (более 15‰) встречаются только в пораженных ВИЧ странах Тропической Африки. Высокая смертность является первостепенным источником депопуляции России. Рассмотрим Диаграмму 2, где представлены показатели рождаемости и смертности в России и Европейском Союзе в 2002 г. Мы видим, что уровень рождаемости в обоих случаях приблизительно одинаков. Однако в ЕС в 2002 г. низкая рождаемость компенсировалось столь же низкой смертностью, благодаря чему здесь наблюдался даже некоторый естественный прирост населения. В России же именно катастрофическая смертность населения создает разрыв между рождаемостью и смертностью, который выливается в депопуляцию страны.

Диаграмма 2. Рождаемость и смертность (на 1000 чел.) в России и Европейском Союзе в 2002 г. (World Bank 2004)

Общественная дискуссия относительно демографического кризиса в современной России нередко идет в русле обсуждения перспектив приема мигрантов из ближнего и дальнего зарубежья либо мер по увеличению рождаемости. Проблема миграционной политики действительно важна, однако обсуждение ее не должно заменять собой дискуссию о поиске путей выхода России из демографического кризиса.

Некоторый подъем рождаемости достигался правительствами Западной Европы путем внедрения существенных пособий семьям с детьми, расходы на которые достигают нескольких процентов от ВВП. Этот путь решения проблемы низкой рождаемости в России представляется вполне реалистичным, однако подобного рода меры довольно дорогостоящие, а потому выполнимы в полной мере лишь в долгосрочной перспективе. Между тем, снижение смертности россиян возможно в гораздо более короткие сроки, на что указывает более благополучная в сравнении с Россией ситуация со смертностью не только среди стран Запада, но и среди ряда стран Восточной Европы и СНГ и даже в некоторых (и, подчеркнем, при этом нередко совсем не богатых) российских регионах.

В общем, можно выделить две основные группы гипотез относительно причин столь высокой смертности в нашей стране. 1) Чрезвычайно высокая смертность в России — результат ухудшения уровня жизни после распада Советского Союза: экономический кризис, низкий уровень медицины, неблагоприятная экологическая ситуация, неудовлетворенность жизнью, социальный стресс и т.д. 2) Основными фактором сверхсмертности россиян является высокий уровень потребления алкоголя и других наркотических токсичных веществ. Попробуем проверить эти гипотезы, сопоставив их с имеющимися данными.

 3. «Кризисные» гипотезы сверхсмертности россиян

3а. Экологический фактор

Рассмотрим сначала влияние экологического фактора. После распада Советского Союза, когда смертность россиян резко выросла до аномального уровня, в связи с глубоким кризисом промышленности экологическая ситуация улучшилась. Так, объемы выбросов вредных веществ в атмосферу и окружающую среду, в целом, существенно сократились. Определенную положительную роль здесь сыграло и внедрение экологически более безопасных современных технологий. И все это происходило на фоне катастрофического роста смертности! Нет сомнения, что в ряде российских населенных пунктов неблагоприятная экологическая ситуация негативно сказывается на здоровье населения. Однако, в целом, очевидно, что улучшившаяся после распада Союза экологическая ситуация не является фактором, объясняющим феномен российской сверхсмертности 1990-х и 2000-х годов.

3б. Экономический кризис

Уже предварительный анализ показывает, что экономические объяснения аномально высокой смертности в ряде стран на постсоветском пространстве оказываются совершенно недостаточными (см. Диаграммы 4–5 и Таблицы 1–2 в Приложении):

Диаграмма 4. Динамика производства ВВП на душу населения в Эстонии, России, Грузии, Армении и Узбекистане в 1990–1994 гг.
(Производство ВВП в 1990 г. = 100)Примечание: источник данных — Maddison 2001: 341.

Диаграмма 5. Динамика смертности (на 1000 чел.) в Эстонии, России, Грузии, Армении и Узбекистане в 1990–1994 гг.
Примечание: источник данных — World Bank 2004.

Экономический кризис в Армении и Грузии был значительно серьезнее, чем в России. Между 1990 и 1994 гг. (когда и сформировался «русский крест») производство ВВП на душу населения в России сократилось с $7762 (здесь и далее данные по ВВП приводятся в международных долларах 1990 г. в паритетах покупательной способности) до $5024, в то время как в Армении оно упало с $6142 до $2701, а в Грузии — даже с $7569 до $2100 (Maddison 2001: 341). nКак уже упоминалось выше, за этот период смертность в России выросла более чем на 40% и достигла 15,7‰. В то же самое время в 1990–1993 гг. в Армении, испытывавшей несравненно более катастрофический экономический кризис, смертность выросла менее чем на 20% (и достигла 7,4‰). Уже в 1994 г. смертность в Армении упала до 6,6‰ (что составляет всего лишь 107% от уровня 1990 г.), а к 1998 г. опустилась ниже докризисного уровня, до 6,1‰, хотя к этому году ВВП на душу населения восстановился лишь до 50% от предкризисного уровня и составлял менее 75% от среднедушевого ВВП России. Постсоветский экономический кризис был особенно катастрофическим в Грузии, где в 1990–1993 гг. производство ВВП на душу населения упало более чем в три раза и в 1993 г. было более чем в два раза меньше российского. Однако за тот же самый период смертность в Грузии выросла лишь на 20% (с 8,4 до 10,1‰), что выглядит примечательным в сопоставлении с 30% ростом смертности (с 11,2 до 14,5‰) в те же годы в России. Уже в 1994 г. на фоне продолжавшегося спада производства смертность в Грузии упала до практически докризисного уровня (до 8,6‰), а к 1996 г. она опустилась заметно ниже докризисного уровня (до 7,1‰ в 1996 г., что ощутимо меньше 8,4‰, уровня смертности в Грузии в 1990 г.). Отметим, что это сильное снижение уровня смертности произошло на фоне крайне медленного восстановления экономики — производство ВВП на душу населения в Грузии было все еще менее трети от докризисного уровня и в два раза меньше, чем на тот же год в России (Maddison 2001: 341).

Масштабы экономического кризиса в постсоветских Эстонии и Узбекистане были примерно одного порядка — между 1990 и 1994 гг. в обеих странах производство ВВП на душу населения сократилось приблизительно на 25%. Стоит подчеркнуть, что в 1994 г. абсолютный уровень производства ВВП на душу населения в Эстонии ($8123) был более чем в два с половиной раза выше, чем в Узбекистане ($3199) (Maddison 2001: 341). Так как то же самое процентное снижение производства ВВП на душу населения в бедных странах ведет к несравненно более сильному росту смертности, чем в среднеразвитых странах (см., например, Коротаев, Малков, Халтурина 2005: 274–301), имеются все основания ожидать, что если постсоветский рост смертности был действительно вызван прежде всего экономическими причинами, то в 1990–1994 гг. смертность в Узбекистане должна была вырасти значительно сильнее, чем в Эстонии. В реальности все обстоит прямо противоположным образом. В Узбекистане в 1990–1994 гг. смертность выросла лишь на 8% (с 6,1 до 6,6‰). За тот же самый период в экономически несравненно более благополучной Эстонии смертность выросла более чем на 20% и в 1994 г. достигла катастрофического уровня в 15,2‰. К 1998 г. эстонская экономика вышла в общем и целом на докризисный уровень, в Узбекистане же производство ВВП на душу населения было все еще на 23% процента ниже уровня 1990 г. (Maddison 2001: 341).

В то же самое время смертность в Узбекистане упала ниже докризисного (до 5,9‰), а в Эстонии оставалась значительно выше его (на уровне 14‰). Конечно же, можно предположить, что вышеупомянутые различия между странами бывшего Советского Союза могут объясняться различиями в возрастной структуре. Поэтому имеет смысл рассмотреть динамику смертности и по отдельным половозрастным группам (см. Таблицу 3 в Приложении). Нет ни малейших сомнений, что рост детской и младенческой смертности, который в начале 90-х гг. имел место во всех странах бывшего Советского Союза без исключения, был вызван прежде всего именно постсоветским экономическим кризисом. Например, некоторый рост общей смертности в начале 1990-х годов в Узбекистане состоял по больше части из прироста женской и младенческой смертности (а значит, был связан с постсоветским экономическим кризисом).

Это объяснение, однако, совершенно не работает применительно к России, Эстонии и другим странам европейской части бывшего СССР. Конечно же, рост младенческой и детской смертности внес свой вклад в увеличение общей смертности; однако вклад этот объясняет лишь крайне незначительную часть российского кризиса смертности. В 1990–1994 гг. детская смертность в России выросла на 7,2%, в то время как общая смертность подскочила на 40,2%. Относительный вклад роста детской смертности был еще меньше, чем это может показаться из прямого сопоставления двух последних цифр, так как из-за крайне низкой рождаемости дети в возрасте до 5 лет уже в начале 90-х гг. составляли незначительный процент общего населения страны. Кроме того, в Узбекистане в 1990–1994 гг. мы наблюдаем значимый (хотя и относительно  [1] небольшой) рост женской смертности, хотя среди узбекских мужчин столь значимого роста смертности не наблюдалось. Существуют достаточные основания связывать рост смертности среди узбекских женщин именно с постсоветским экономическим кризисом, что заставляет предполагать, что тяготы этого кризиса легли на плечи узбекских женщин в значимо большей степени (что по всей видимости связано с подчеркнуто доминирующим положением мужчин, характерным для среднеазиатских обществ).

Особо отметим, что ни этот экономически обусловленный рост смертности, ни даже вызванный военно-политическими факторами рост смертности в постсоветском Закавказье (включая Азербайджан [UNICEF 2004: 73–76]) не может по своей амплитуде сравниться с действительно катастрофическим ростом смертности в России, Эстонии и других государствах европейской части бывшего Советского Союза. Отсутствие какого-либо значимого роста смертности среди всех рассмотренных в Таблице 3 групп армянских женщин (хотя бы отдаленно сопоставимого с тем, что наблюдался в 1990–1994 гг. среди армянских мужчин «боевого» возраста) подтверждает, что некоторый рост смертности, наблюдаемый в эти годы в Армении, объясняется почти исключительно вовлеченностью Армении во внешний для нее (с точки зрения международного права) вооруженный конфликт в Карабахе. Изменения смертности среди различных возрастных групп грузинских женщин достаточно точно повторяют динамику смертности среди грузинских мужчин «небоевого» возраста. Смертность совершенно несимволически выросла в период интенсивной внутренней войны (прежде всего в связи с конфликтом в Абхазии), однако рост этот был несравненно меньше того что, наблюдался в Грузии среди мужского населения «боевого возраста». Окончание интенсивных военных действий привело к немедленному падению смертности среди всех проанализированных половозрастных групп, хотя, естественно, особенно сильным оно было среди мужчин «боевого возраста». Разница в динамике смертности, наблюдавшейся в Армении и Грузии, объясняется разницей между демографическими последствиями внешней и внутренней военной активности.

Внешняя военная активность Армении в Карабахе привела к росту смертности почти исключительно среди граждан Армении «боевого возраста» мужского пола, в то время как рост смертности в Грузии был связан с внутренней гражданской войной, унесшей заметное число жизней среди всех половозрастных групп населения Грузии  [2] , хотя, естественно, особенно большое число человеческих потерь пришлось на мужчин «боевого возраста». Что касается динамики разницы между продолжительностью жизни мужчин и женщин, то в этом отношении Россия, Эстония и другие постсоветские европейские государства находятся в резком контрасте со странами как Закавказья, так и Средней Азии  [3] .

В странах первой группы в 1990–1994 гг. женская смертность для всех проанализированных выше возрастов увеличилась очень сильно (в любом случае значительно сильнее, чем в Средней Азии или Закавказье, что уже никак нельзя объяснить экономическими факторами). Однако даже сильный рост женской смертности в европейских постсоветских странах не идет ни в какое сравнение с поистине катастрофическим ростом мужской смертности в России, Эстонии и других европейских постсоветских странах. Нет никаких рациональных оснований утверждать, что экономические кризисы должны вести к более высокому росту мужской, а не женской смертности (узбекский случай показывает, что женщины могут страдать от экономических кризисов сильнее мужчин). На этом фоне то обстоятельство, что мужская смертность в России, Эстонии и других постсоветских европейских государствах выросла кардинально сильнее женской, служит дополнительным свидетельством того, что не экономический кризис был здесь основной причиной катастрофического роста смертности  [4] . Не следует также забывать, что среди регионов России наименьшей смертностью и наибольшей продолжительностью жизни отличаются такие беднейшие регионы как Ингушетия и Дагестан. Если в России, в целом, в 2001 г. продолжительность жизни составляла 59 лет для мужчин и 72 года для женщин, то в Ингушетии эти показатели были равны 70 и 79 годам, а в Дагестане 67 и 76 годам соответственно (Госкомстат 2002: 106, 109).

3в. Кризис медицины

Экономическая ситуация в стране, как правило, сильнейшим образом отражается на состоянии медицины и системы здравоохранения в целом. Ряд исследователей указывали именно на кризис российской медицины в качестве основного фактора катастрофической смертности в России. Однако «вопреки тому, что кажется очевидным, Россия избежала резкого снижения расходов на здравоохранение в 1992-1995 гг. Согласно двум независимым оценкам, их снижение, с учетом поправок на инфляцию, составило около 10%» [Davis 1997; Shapiro 1997]. Количество больничных коек и врачей на душу населения почти не уменьшилось [Human Development Report 1995]. Таким образом, «обвала» не произошло» (Школьников, Червяков 2000: 18). Е.М. Андреев с соавторами сопоставили смертность от излечимых болезней в России и Великобритании и пришли к выводу, что если бы результативность российского здравоохранения была такой же, как в Великобритании, это увеличило бы продолжительность жизни российских мужчин на 1,7 лет, а женщин — на 1,5 года. Однако разница между продолжительностью жизни россиян и британцев превышает 12 лет (Andreev et al., 2003), а для мужчин — 16 лет. Следовательно, лишь небольшую часть российской сверхсмертности можно отнести на счет состояния российской медицины.

Учитывая колоссальный разрыв между уровнем финансирования медицины в России и Великобритании, очевидно, что даже вливание в здравоохранение сотен миллиардов рублей сможет лишь в небольшой степени способствовать решению проблемы российской сверхсмертности (это, конечно, не значит, что российская система здравоохранения не нуждается в кардинальном совершенствовании и, в том числе, радикальном улучшении ее финансирования; это значит лишь, что одного этого для того, чтобы остановить процесс катастрофического вымирания России совершенно не достаточно). Состояние медицины должно отражаться, прежде всего, на новорожденных как наиболее слабых членах общества.

Действительно экономические кризисы как начала, так и 1998 г. приводили к определенному росту младенческой смертности. Однако следовавшее за этим оживление экономики немедленно благоприятно сказывалось на динамике младенческой смертности, что свидетельствует о положительных изменениях в российской медицине. На этом фоне заметное снижение младенческой смертности после 1999 г. находится в разительном контрасте с продолжавшимся ростом общей смертности россиян. В качестве примера приведем здесь смертность среди мужчин 40-59 лет (см. Диаграмму 6).

Диаграмма 6. Динамика смертности в России (1998–2002 гг.)

Таким образом, практически все гипотезы, связывающие сверхсмертность россиян, прежде всего, с постперестроечным социально-экономическим кризисом не выдерживают проверки. Чем же это может объясняться? Ведь связь между благосостоянием народа и продолжительностью жизни представляется самоочевидной.

 4. Экономическое развитие и продолжительность жизни в кросс-национальной перспективе

На Диаграмме 7 представлено распределение стран мира по двум следующим показателям в 2001 г.: ВВП на душу населения и продолжительность жизни мужчин (группы, наиболее пострадавший от кризиса сверхсмертности в России).

Диаграмма 7. ВВП на душу населения и продолжительность жизни мужчин в 2001 г.
Примечание: источник данных — Human Development Report 2001.

На диаграмме представлена общемировая картина на 2001 г. (каждый квадратик представляет собой ту или иную страну); усредненная линия представляет собой «магистральную дорогу», по которой в ходе модернизации более или менее сходным образом проходят все регионы мира. Мы видим три основных зоны, представляющих собой три этапа развития. Бoльшую часть своей истории человечество провело в первой зоне крайне низкой продолжительности жизни (и мужчин, и женщин) и крайне низкого производства ВВП на душу населения. Именно такими были условия жизни, скажем, в России 200 лет тому назад. В настоящее время в этой зоне преобладают наименее развитые африканские страны.

На этом этапе (в диапазоне 400–3000 долларов на душу населения) даже небольшой прирост ВВП на душу населения ведет к значительному росту продолжительности жизни. Это достигается за счет ликвидации голода, внедрения дешевых (но эффективных в сопоставлении с традиционными средствами) современных медицинских препаратов, позволяющих радикально снизить младенческую смертность и ликвидировать многие эпидемические заболевания, за счет радикального улучшения санитарно-гигиенических условий и т.д. (Данные процессы обычно обозначаются как «первый эпидемиологический переход»). В результате рост душевого ВВП с 400 до 3000 долларов обычно сопровождается действительно кардинальным ростом средней продолжительности жизни как мужчин, так и женщин (с менее 30 до почти 70 лет).

Однако в диапазоне 3000–10000 долларов корреляция между ростом среднедушевого ВВП и продолжительностью жизни падает почти до нуля. Действительно, средняя продолжительность жизни мужчин в странах, производящих ВВП в размере 3000–4000 долларов на душу населения, составляет, в среднем, около 69 лет, а в странах с производством ВВП в пределах 8000–11000 долларов средняя продолжительность жизни мужчин лишь на год больше — около 70 лет. На этой Диаграмме мы видим, что страны Закавказья и Средней Азии, а также Ингушетия и Дагестан не являются аномальными. Существуют десятки стран со значительно меньшим ВВП на душу населения, чем в России и значительно более благоприятной ситуацией со смертностью и продолжительностью жизни.

В самых богатых странах мира (с производством ВВП на душу населения в размере более 25000 долларов) средняя продолжительность жизни мужчин все-таки заметно выше — 75,6 лет. Но достигается эта прибавка за счет инвестирования многих сотен миллиардов долларов в современное дорогостоящее здравоохранение (так называемый «второй эпидемиологический переход»): оснащение больниц высокотехнологичным оборудованием, строительство десятков тысяч спортивно-оздоровительных комплексов и бассейнов, радикальное улучшение качества питания и т.п. На этом этапе каждый дополнительный год человеческой жизни обходится в сотни раз дороже, чем это наблюдалось во время первого эпидемиологического перехода. Обратим внимание, что экономическое движение России, Эстонии и других европейских стран бывшего Советского Союза после 1990 г. происходило именно в диапазоне ВВП на душу населения 3000–11000 долларов, то есть как раз в том диапазоне, где корреляция между экономическими показателями и продолжительностью жизни особенно слаба, что во многом и объясняет, почему экономическая динамика здесь оказала столь слабое воздействие на динамику смертности.

5. Алкогольная гипотеза

Между тем, основные характеристики российской смертности указывают на алкоголь как ее важнейший фактор. Уже само распределение демографических показателей указывает на важность этого фактора, поскольку Россия, Эстония и другие постсоветские европейские государства, в отличие от Закавказья, Средней Азии и Северного Кавказа имеют тяжелые алкогольные проблемы. Потребление алкоголя увеличивает риск смерти от цирроза печени и панкреатита, а также рака полости рта, горла, пищевода, желудка, прямой кишки, легких, молочной железы и печени (Duffy, Sharples 1992). Если гипотеза о положительном воздействии малых доз алкоголя (до 10-20 г спирта в день) на сердечно-сосудистую систему обсуждается в научных кругах, то воздействие более серьезных доз, как показывают многочисленные исследования, является однозначно негативным. Алкоголь увеличивает вероятность умереть от ишемической болезни сердца, повышенного кровяного давления, инсульта, аритмии, кардиомиопатии и тромбоза (см. напр.: Вирганская 1991, Anderson 1995, McKee Britton 1998). Огромен вклад алкоголя в смертность от внешних причин: отравления алкоголем, убийств, самоубийств, ДТП, травм, несчастных случаев (Romelsjo 1995).

5а. Алкогольная смертность в советские годы и антиалкогольная кампания

Неблагоприятные демографические тенденции начались в Советском Союзе еще в середине 1960-х гг., когда продолжительность жизни мужчин начала снижаться, а женщин — стагнировать на фоне реальных успехов советского здравоохранения и практически повсеместного роста продолжительности жизни в других регионах мира. Важный вклад в изучение вклада алкоголя в уровень смертности внесло изучение последствий антиалкогольной кампании в Советском Союзе в 1984–1987 гг. (к которой, согласно поросу ВЦИОМ, 58% россиян относятся положительно). Тогда реальное потребление алкоголя сократилось приблизительно на 27% (Немцов 2001: 8), что привело к падению смертности на 12% среди мужчин и на 7% среди женщин.

Смертность от алкогольных отравлений понизилась на 56%. Смертность среди мужчин от несчастных случаев и насилия понизилась на 36%, от пневмонии на 40%, от других заболеваний дыхательной системы на 20%, от инфекционных заболеваний на 20%, а от сердечно-сосудистых заболеваний на 9%. После сворачивания антиалкогольной кампании показатели смертности, в особенности мужской, резко выросли (Leon et al. 1997). Как показали А.Г. Вишневский и В.М. Школьников, и в советские годы, и после перестройки основными поставщиками избыточной смертности в России являются смерти от болезней системы кровообращения и от внешних причин (случайные отравления алкоголем, убийства, самоубийства, ДТП, несчастные случаи и т.п.) (Вишневский, Школьников 1997). Эти две группы смертей вносят определяющий вклад в вымирание россиян. Оба класса причин являются алкоголезависимыми. Именно поэтому эти виды смертности особенно живо «откликнулись» на антиалкогольную кампанию, отход от нее и либерализацию производства и реализации алкоголя.

5б. Алкоголь и смертность от болезней системы кровообращения

Проведенные в различных регионах России исследования позволяют заключить, что каждый четвертый россиянин, умирающий от болезней системы кровообращения, умирает в нетрезвом состоянии. Под маской значительной части таких диагнозов скрывается алкогольное отравление, поскольку дозы алкоголя, обнаруженные в крови у ряда умерших не совместимы с жизнью (Тищук 1997; Школьников, Червяков 2000). Нередко алкогольными являются и смерти от болезней системы кровообращения людей, умерших в трезвом состоянии, поскольку нанесенный алкоголем вред нередко приводит к развитию хронических заболеваний.

5в. Алкоголь и смертность от внешних причин

Вклад алкоголя в смертность от внешних причин гораздо выше, доля алкогольных смертей в этой категории приблизительно равняется 60% (Немцов 2003: 62). Более 80% убийц и 60% убитых нетрезвы в момент убийства. В нетрезвом виде погибают более половины самоубийц, значительная часть которых не совершила бы роковой шаг, если бы не состояние опьянения. Алкоголь — главная причина высокого уровня преступности в России, где в каждый конкретный момент один из восьмидесяти мужчин отбывает срок заключения.

Ежегодно десятки тысяч россиян совершают в состоянии алкогольного опьянения преступления, которые не собирались совершать или могли бы не совершить: убийства, изнасилования, грабежи, разбои, кражи, угоны машин и т.д. (Отметим, что движение за разрешение ношения огнестрельного оружия смотрится особенно неуместно в стране, где среднестатистический мужчина выпивает 180 бутылок водки в год). Многочисленные «пьяные» и в этом смысле случайные преступления наносят огромный урон обществу. Сами же преступники расплачиваются за них не только годами неволи, но и годами своей жизни, поскольку физические и социально-психологические условия содержания в российских исправительных учреждениях не способствуют долголетию.

5г. Алкогольные пики смертности россиян в выходные

Пики смертности от внешних причин и болезней системы кровообращения в России наблюдаются с пятницы по понедельник (Школьников, Червяков 2000: 53). В качестве иллюстрации приведем воспоминания И.Г. Никиточкина, десять лет проработавшего врачом в одной из скоропомощных больниц Москвы: «Начиная с вечера пятницы, растет количество обращений с диагнозом «острое алкогольное отравление» (народ начинает в пятницу вечером усиленно пить). В ночь с пятницы на субботу резко возрастает количество поступивших с травмами в результате ДТП. Т.е. люди выпили, те, которые в состоянии, садятся за руль и едут домой. По дороге разбиваются. Начиная с ночи с пятницы на субботу (где-то в районе часа — двух часов) растет количество поступивших с обострениями хронических заболеваний, прежде всего — сердечно-сосудистых. Начиная с обеда субботы, опять растет количество острых алкогольных отравлений. В этот же период увеличивается и количество отравлений суррогатами. Т.е. народ продолжает и опохмеляется. Ближе к вечеру возрастает количество поступивших с бытовыми травмами, проще сказать — поножовщина. Т.е. напились и начали выяснять отношения. Вечером опять возрастает количество поступивших с травмами в результате ДТП. Ночь с субботы на воскресенье по своему профилю повторяет ночь с пятницы на субботу. В воскресенье появляются пациенты в состоянии острого алкогольного психоза. Количество травм от ДТП снижается по сравнению с субботой вечером, но ненамного. Ночь с воскресенья на понедельник — резкий рост поступивших с обострениями хронических заболеваний. Эта же группа, но более старшего возраста преобладает и в понедельник».

5д. Алкоголь и смертность мужчин трудоспособного возраста

Как говорилось выше, решающий вклад в российскую сверхсмертность вносят смерти мужчин трудоспособного возраста. Согласно проведенному в Удмуртии исследованию, доля умерших в состоянии алкогольного опьянения среди этой группы превышает 60%. В большинстве случаев наличие алкоголя в крови не фиксируется в официальных актах о смерти (видимо, из этических соображений), что приводит к колоссальной недооценке алкогольной смертности. По подсчетам одного из основоположников изучения алкогольной смертности в России А.В. Немцова, приблизительно каждая третья смерть в России имеет прямой или косвенной причиной алкоголь, а абсолютные потери достигают 750 тыс. в год (Немцов 2001, 2003). А ведь это именно та треть, на которую смертность в России больше, чем рождаемость, и которая приводит к прогрессирующему вымиранию россиян.

 6. Влияние на смертность различных алкогольных напитков

Согласно оценкам экспертов, среднестатистический взрослый россиянин выпивает 14,5 литров спирта в год (официальные данные занижены из-за высокой доли нелегальной продукции на рынке). В ряде стран аналогично высокий уровень потребления алкоголя не сопровождается аномально высокой смертностью. Среди этих стран Португалия, Ирландия, Чехия, Франция, Германия, Австрия. Причина этого кроется в том, что разные виды алкогольной продукции воздействуют на организм по-разному, и главным фактором риска являются не специфические свойства ингредиентов напитка, а соотношение спирта и воды (и в этом смысле алкогольный коктейль из водки и лимонада сопоставим с крепким пивом, но не с водкой как таковой). Когда алкоголь поступает в организм человека, организм начинает бороться с токсичным веществом, расщепляя его, и способствуя его выводу с биологическими жидкостями.

В случае потребления крепких напитков (водка, виски, джин, самогон и т.д.) метаболизм не успевает справляться с поступающим алкоголем, а низкое содержание воды в напитке не способствует его выводу. В результате существенно повышается вероятность интоксикации, которая не только способствует неадекватному поведению, но и является мощным стрессом для организма, и, прежде всего, сердечно-сосудистой системы. Характерно, что большинство стран, где наблюдалась сверхсмертность и демографические «кресты», — это водочные страны: Россия, Белоруссия, Украина и страны Балтии. Зависимость между крепостью наиболее популярного вида напитков и смертностью мужчин 40-59 лет в странах бывшего соц. блока с высоким уровнем потребления алкоголя (более 9 л спирта на ч-ка в год) хорошо видна на Диаграмме 6  [5] .

Диаграмма 6

Отметим, что даже небольшой сдвиг преимущественно водочной Литвы в сторону вина привел к заметно меньшей по сравнению с Эстонией и Латвией смертности не только среди мужчин 40-59 лет, но и в целом. На Диаграмме 7 представлен другой коррелят алкогольной смертности, разница между продолжительностью жизни женщин и мужчин, в зависимости от предпочитаемого вида напитков (для промышленно развитых стран со среднедушевым потреблением более 9 л спирта на человека в год).

Диаграмма 7

По мере модернизации и снижения смертности при родах разница между продолжительностью жизни женщин и мужчин сначала растет, а затем стабилизируется, в среднем, на уровне 6 лет. В непьющих мусульманских странах с развитой системой здравоохранения разница между продолжительностью жизни женщин и мужчин составляет 4–5 лет, что, вероятно, близко к естественной биологической разнице.

В странах пивного пояса этот разрыв, в среднем, равняется шести годам. В промышленно развитых странах винного пояса средний разрыв между мужской и женской продолжительностью жизни составляет около 8 лет. Наибольшим этот разрыв в винном поясе является в Венгрии, где крепкие напитки, хоть и в меньшей степени, чем вино, но все же весьма популярны среди населения. Эти данные показывают, что вино, потребляемое в значительных количествах, наносит больший вред здоровью, чем пиво. Это представляется логичным, поскольку вино имеет большее процентное содержание алкоголя, чем пиво. Наконец, наибольший разрыв между продолжительностью жизни женщин и мужчин наблюдается в «водочном» поясе, где среднее значение этого показателя превышает 10 лет. Печальное «лидерство» сохраняется за Россией, где разрыв между средней продолжительностью жизни женщин и мужчин составляет 12 лет.

 7. Водка и самогон — главные факторы демографического кризиса в России

Внимательное изучение ареала сверхсмертности в Восточной Европе не оставляет сомнений, что традиция потребления крепких алкогольных напитков (водка, самогон, горилка, палинка, ракия и т.д.) является колоссально мощным негативным фактором демографического развития, сопоставимым по силе с эпидемией СПИДа в Тропической Африке. Именно крепкие алкогольные напитки ответственны за аномально высокую (для соответствующего уровня экономического развития) смертность в России, Украине, Белоруссии, странах Балтии, в некоторых туристических странах (Таиланд, Багамы) и ряде стран Латинской Америки. Крепость такого рода напитков приводит к тому, что доза, которая естественным образом выпивается за вечер, проведенный в компании, приводит к интоксикации.

Водочная интоксикация является мощнейшим стрессом для организма и повышает риск умереть от болезней системы кровообращения и последствий неадекватного поведения, таких как самоубийства, убийства, ДТП, падения, травмы, отравления, утопления, переохлаждения, обгорания и т.д. Приведенные данные показывают, что если бы россияне выпивали столько же спирта, сколько в настоящее время, но в виде более слабых напитков, а именно, пива или вина, то смертность в России была бы существенно ниже. Учитывая возрастную структуру и уровень экономического развития России, реалистичным представляется достижение уровня в 10-11‰. В этом случае смертность не превышала бы существенно рождаемости, а значит, острота демографического кризиса была бы существенно смягчена. В то же время, переход на более слабые алкогольные напитки в сочетании с уменьшением абсолютного количества потребления алкоголя могло бы привести к тому, что смертность в России и вовсе упала бы ниже уровня рождаемости, что привело бы к полному исчезновению демографического кризиса.

 8. Героин и эфедрин — мощнейшие факторы сверхсмертности среди молодежи

Алкогольная смертность, принявшая характер гуманитарной катастрофы, сосуществует в России с другой угрозой: тяжелыми наркотиками. С точки зрения смертоносности наркотики делятся на инъективные наркотики и все остальные. Хотя все наркотики так или иначе разрушают организм человека и увеличивают его шансы умереть рано, смертность от инъективных наркотиков особенно высока. Зависимость от инъективных наркотиков вырабатывается чрезвычайно быстро, после трех — пяти инъекций, а в случае эфедрина — с одной инъекции, и крайне тяжело поддается излечению. Ведущие наркологические клиники добиваются лишь того, что порядка 10% прошедших курс лечения не возвращаются к наркотикам в течение одного года. Многие из них возвращаются к наркомании в течение последующих лет. Снижение приятных ощущений от наркотиков по мере увеличения срока приема героина заставляет увеличивать дозу, в результате чего заметная часть наркоманов умирает от передозировки. С каждой дозой наркоман вводит в свой организм растворитель, который разлагает все его органы. Однако самым страшным является то, что большинство инъективных наркоманов в России ВИЧ-инфицированы (а большинство ВИЧ-инфицированных — наркоманы).

Среди наркоманов распространены также другие болезни крови (например, вирусы гепатита), существенно снижающие продолжительность жизни. В результате средняя продолжительность жизни наркомана, употребляющего героин, не превышает 7 лет с начала попадания в наркотическую зависимость, а смертность среди инъективных наркоманов серьезно превышает 90%. Фактически, подавляющее большинство из них обречены на раннюю смерть. И если по потреблению наркотиков, в целом, Россия, к счастью, отстает от стран Запада, то по потреблению наиболее смертоносных инъективных наркотиков страна занимает печальное лидерство (United Nations 2004, vol. 2: 195-208). Согласно данным опросов, регулярно потребляют наркотические средства 13,9% молодежи 11–24 лет, что ниже, чем, в среднем, на Западе. Однако не менее 4,2% потребляют чаще 2 раз в месяц героин, 0,6% — первитин, 0,2% — эфедрин (Шереги, Арефьев 2003).

Стоит иметь в виду, что далеко не все наркозависимые готовы признаться в ходе опроса, что принимают наркотики. Таким образом, минимум 5% российской молодежи обречены умереть в молодом возрасте, не оставив детей только в результате наркомании. В реальности потери выше, т.к. вклад в наркотическую смертность вносят не только инъективные наркотики, но и все остальные. И хотя от водки и самогона в России умирает на порядок большее количество человек, чем от наркотиков (более 700 тыс. против более 70 тыс.), наркомания выбивает заметную часть молодежи, т.е. как раз той части общества, которая обладает наибольшим репродуктивным потенциалом, а потому она также является одной из основных угроз демографическому развитию России.

 9. Влияние сверхсмертности россиян на снижение рождаемости

Между тем, как показывают расчеты (Коротаев, Малков, Халтурина 2005), избыточная мужская смертность сама по себе является фактором снижения рождаемости. Выбывание молодого мужского населения репродуктивного возраста автоматически увеличивает процент неполных семей, в результате чего растет процент одиноких женщин, отказывающихся от заведения второго или даже первого ребенка. Кроме того, большой разрыв между продолжительностью жизни мужчин и женщин означает, что высокий процент женщин имеет таких брачных партнеров, относительно которых у них нет и не может быть уверенности в том, что они смогут оказать своим женам ту поддержку, которая им неизбежно потребуется в течение значительного времени после рождения ребенка. В подобной ситуации высокий процент женщин не решится родить. Таким образом, крепкие алкогольные напитки и тяжелые наркотики не только создают феномен российской сверхсмертности, но и способствуют снижению рождаемости, а значит, являются главными причинами демографического кризиса в России.

10. Глубинные причины алкоголизации России и международный опыт

Здесь встает вопрос, почему россияне пьют крепкие алкогольные напитки и потребляют наркотики? И вновь на помощь нам приходит международный опыт.

Диаграмма 8. Потребление алкоголя (WHO 2005) и ВВП на душу населения (UNDP 2001) (всемирная совокупность за исключение стран,
где более 40% населения мусульмане)

На Диаграмме 8 видно, что в беднейших странах потребление алкоголя незначительно, т.к. большинство населения просто не имеет возможности тратиться на покупку или производство такой роскоши, как алкоголь. Поскольку алкоголь приносит приятные ощущения и вызывает зависимость, то по мере роста уровня жизни и появления излишков население начинает потреблять все больше алкоголя. При достижении определенного уровня жизни потребление алкоголя стабилизируется. В ряде случаев в наиболее развитых странах происходит даже некоторое снижение потребления, как правило, благодаря продуманной антиалкогольной политике властей (например, в США, Франции, Швеции и др.). Яркий пример того, как рост уровня жизни привел к росту потребления алкоголя, представляет история Венгрии в 1970-80-е гг.

Диаграмма 9. Рождаемость, смертность (World Bank 2004) и потребление алкоголя (WHO 2005) в Венгрии в 1961-1995 гг.

В этой стране демографический «крест» подобный российскому произошел задолго до перестройки. В результате успешных экономических реформ администрации Яноша Кадара в 1960–70-е гг. произошла либерализация венгерской экономики, что привело к стремительному экономическому подъему. Однако общий рост экономики привел и к росту производства и потребления алкоголя.

Подъем сельского хозяйства привел к росту производства дешевого вина и производимых на его основе крепких алкогольных напитков, не всегда фиксируемого официальной статистикой. С 1965 по 1985 гг. потребление крепких напитков в Венгрии утроилось. В результате в стране произошел ощутимый рост смертности, сопровождавшийся с 1976 г. резким падением рождаемости. Если в России демографический крест случился на фоне падения производства (с 1989 по 1998 гг. ВВП Российской Федерации сократился в 1,79 раз), то в Венгрии за 1970-е гг. ВВП вырос на 58%. Алкоголизация России произошла по тому же сценарию, что и во всем мире. В дореволюционный период потребление алкоголя было втрое ниже, чем в наши дни (Немцов 2001: 5).

Особенно сильный рост потребления алкоголя начался в 1960-е гг., когда уровень жизни советских граждан начал ощутимо расти. Несчастливой особенностью алкоголизации России стала типичная для северных европейцев модель преимущественного потребления крепких алкогольных напитков, способствующих сильному опьянению и интоксикации. Между тем, через полосу серьезных алкогольных проблем прошли практически все т.н. «нордические» европейские страны, где нет многолетней традиции виноделия. Например, сцены жизни Северной Европы XIX в. напоминают хорошо нам знакомую картину. Так, широко была распространена традиция «Святого понедельника», когда многие работники продолжали напиваться или трезветь после злоупотреблений алкоголем в выходные. Б. Харрисон писал, что в 1830 г. в Лондоне, по оценкам, треть всех фабричных работников праздновали Святой понедельник. Подобно тому, как советские женщины старались забрать зарплату мужей, чтобы те ее не пропили, лондонские питейные заведения осаждались в день получки женами, отчаянно желавшими не дать мужьям пропить свою зарплату (Harrison 1971). С аналогичными проблемами сталкивались Германия, Швеция, Норвегия, Финляндия и т.д. (Гайдар 2005).

Ответом на алкогольную угрозу стал целый комплекс мер, предпринятых правительствами североевропейских стран. В 1865 году в Швеции была введена Гетеборгская (известная также как «Готенбургская») система, согласно которой право продавать спиртное предоставлялось только акционерным обществам, имевшим специальное разрешение. Им отдавалось от 5 до 6% прибыли от реализации спиртного. Остальная часть выручки поступала в казну. Продажа допускалась только в хорошо оборудованных заведениях, при наличии широкого выбора горячих закусок и блюд. Не продавалось спиртное в долг, пьяным и детям. С некоторыми изменениями Гетеборгская система была введена в Норвегии и Финляндии. Модификацией Гетеборгской системы стала система Братта, принятая в Швеции в 1919 г.

По системе Братта право на покупку не более четырех литров спиртного в течение месяца имел глава семьи или лицо в возрасте не менее 21 года, имевшее постоянную работу; карточка на право получения продукта была действительна только для определенного магазина. Люди начинают потреблять алкоголь все в больших количествах по мере появления излишков доходов в ходе модернизации. Объяснения требует отсутствие острых алкогольных проблем в некоторых среднеразвитых и развитых странах. В некоторых странах ограничителем выступает религиозная традиция, иногда — высокая частота гена алкогольдегидрогеназы (адаптивный для тропических условий и одновременно ответственный за тяжесть последствий алкогольного опьянения). В склонных к алкоголизации североевропейских странах, к которым можно отнести и Россию, эффективной, как показывает опыт, может быть только ограничительная алкогольная политика.

 11. Доступность алкоголя и наркотиков как важнейший фактор смертности

Важнейшим фактором потребления алкоголя и алкогольной смертности в России 90-х стала либерализация алкогольной отрасли и, как следствие, экономическая доступность алкоголя. 7 июня 1992 г. Б.Н. Ельцин отменил государственную монополию на водку, в результате чего ее реальная цена упала в несколько раз. Если в советские годы среднестатистический россиянин на зарплату в 150 р. мог купить 43 стандартные бутылки водки, то сейчас россиянин, получающий 6000 тыс. рублей, может купить на свою месячную зарплату 150 бутылок. Как показывают исследования, важным фактором потребления алкоголя является не только цена на спиртное, но и доходы граждан (Osterberg 1995: 146). Устойчивый рост доходов россиян с 1999 г. является дополнительным фактором риска и нуждается в компенсации повышением стоимости на спиртное. Доступность наркотиков также является главным фактором наркомании.

В начале 1990-х гг. регионом, наиболее сильно страдавшим от опиатной наркомании, была Юго-Восточная Азия, страны вокруг «золотого треугольника», где были самые большие плантации опиумного мака. С начала 1990-х гг. идет непрерывный рост производства сырья для наркотиков-опиатов в Афганистане, где урожайность опиумного мака в три раза выше, чем в «золотом треугольнике». В настоящий момент лидером по производству опиатов является именно перенаселенный Афганистан, для которого экспорт наркотиков является мощным экономическим подспорьем. Производство же опиатов в Юго-Восточной Азии за 1990-е гг. существенно снизилось в результате жесткой конкуренции со стороны Афганистана и соседних стран, а также эффективной антинаркотической политики государств ЮВА (United Nations 2004, vol. 1: 87). В результате количество наркоманов и наркотических смертей в Юго-Восточной Азии непрерывно снижается, а в СНГ, регионе, непосредственно граничащем с Афганистаном, произошел катастрофический взлет количества принимающих наркотики, наркотических смертей и эпидемии ВИЧ (United Nations 2004, vol. 1: 61).

 12. Пути решения демографического кризиса в России

Увеличения финансирования медицины недостаточно для решения демографического кризиса в России. Разумеется, это направление развивать обязательно надо, это добавит несколько лет жизни россиянам, в особенности непьющим. Однако дорогостоящие меры такого рода будут малоэффективными, пока не будут устранены основные «черные дыры», в которые с огромной скоростью «уходит» население России: крепкие спиртные напитки и тяжелые наркотики. Как показывает история Венгрии 1970-80-х гг. и Северной Европы XIX в., экономический рост сам по себе также не является панацеей от демографических проблем. Решение демографического кризиса требует радикального снижения россиянами потребления крепких алкогольных напитков и инъективных наркотиков, желательно в сочетании со снижением уровня потребления алкоголя и наркотиков, в целом. Это позволило бы немедленно остановить вымирание России.

Конечно, борьба с алкогольной и наркотической смертностью должна сочетаться с увеличением финансирования здравоохранения, целенаправленными мерами по стимулирования рождаемости (например, пропаганда семейных ценностей, увеличение расходов на финансирование семьи, материнства и детства, поддержка малоимущих семей, введение больших денежных пособий на третьего ребенка и т.д.) и разумной миграционной политикой.

В этом случае можно было бы рассчитывать на полное решение российского демографического кризиса в долгосрочной перспективе. Как показывает мировой опыт, существуют следующие меры, помогающие эффективно снизить потребление крепких алкогольных напитков: увеличение цены на алкоголь, уменьшение физической доступности алкоголя, и снижение спроса: работа с общественным мнением, информирование потребителей о его реальном вреде, профилактика и лечение алкоголизма. Одной из наиболее действенных мер, позволивших снизить уровень алкогольной смертности во многих странах, является регулирование цены на алкоголь, в целом, и крепкие алкогольные напитки, в частности. Эконометрические исследования показывают, что спрос на алкоголь, как и на большинство товаров, обладает ценовой эластичностью (т.е. увеличение цены алкогольных напитков приводит к снижению их потребления). В Таблице 1 приведены результаты некоторых исследований ценовой эластичности спроса на алкогольные напитки. Коэффициенты ценовой эластичности показывают, на сколько процентов изменилось потребление алкогольных напитков при увеличении цены на 1%.

Поскольку главным фактором сверхсмертности россиян являются именно крепкие алкогольные напитки, то необходимо увеличение стоимости водки по сравнению с более слабыми напитками, крепленого вина по сравнению с некрепленым, крепленого пива по сравнению с натуральным. Оптимальным вариантом является акцизный сбор не отдельно для каждого вида напитков, а общий, в зависимости от содержания спирта в алкогольной продукции. Действующая система цен на спиртное в России стимулирует сверхсмертность россиян.

Если в России стоимость бутылки водки лишь в 4–6 раз превышает стоимость банки пива, то в развитых странах крепкие алкогольные напитки дороже пива в 10–20 раз. Североевропейские страны смогли справиться с тяжелой алкогольной эпидемией введением сверхвысоких цен на водку. Если в России бутылка водки объемом 0,75 литра стоит примерно 2,8 доллара, то в Швеции тот же объем крепких алкогольных напитков обходится в $23, в Финляндии $21,2, а в Норвегии $32 (WHO 2004: 44). Необходимо довести соотношение между стоимостью слабых и крепких алкогольных напитков хотя бы до европейского минимума в 10 раз, то есть бутылка водки должна стоить не менее 120 рублей, а в Москве 150 р. Желательна еще большая цена.

Запрет на продажу алкоголя в определенные часы и дни (например, в нерабочее время, по воскресеньям и т.д.) является действенным средством борьбы с алкогольной смертностью. Огромное количество смертей происходит после того, как выпивающие решают «догнаться», идут в ближайший ночной магазин и докупают спиртное. Нет никаких сомнений в том, что введение запрета на продажу алкогольной продукции или хотя бы крепких алкогольных напитков в ночное время помогло бы немедленно снизить уровень смертности в России.

В ряде стран действует ограничение на объем алкогольной продукции, отпускаемой в одни руки. Положительное воздействие на ситуацию оказывает введение ответственности продавца алкоголем за нарушение алкогольной политики. Во многих странах число лицензий на продажу спиртного строго ограничено.

Государственная монополия на розничную продажу алкоголя показала себя как крайне эффективное средство регуляции и стоимости алкогольных напитков, и его физической доступности. Эта система прекрасно зарекомендовала себя в Швеции, Исландии, Норвегии, Финляндии, Канаде, некоторых штатах США (WHO 2004: 16–23) и др. Учитывая тяжесть алкогольной ситуации в России, введение такой монополии является оптимальным вариантом.

Необходимо также снижать спрос на алкоголь путем информирования потребителей о реальном вреде алкоголя и, особенно, крепких алкогольных напитков. Как показывают многочисленные исследования в западноевропейский странах, пятиминутная лекция о вреде алкоголя лицам, попавшим в больницу по любому поводу с повышенной концентрацией алкоголя в крови способствует снижению потребления алкоголя на 25%.

В общем и целом, необходимо начать масштабную общественную дискуссию в научных, интеллектуальных и политических кругах, а также в СМИ, в ходе которой и должны определиться контуры алкогольной политики, подходящей для России.

Заключение

Алкогольная и наркотическая сверхсмертность в России и соседних государствах достигает достигла таких масштабов, что речь идет о самой настоящей гуманитарной катастрофе. Сотни тысяч людей ежегодно умирают от опасности, серьезность которой они до конца не представляли. Десятки тысяч молодых людей приобщаются к героину и эфедрину, просто не осознавая, что тем самым преступают роковую черту, шагая в большинстве случаев навстречу СПИДу и неизбежной смерти. В то же время представители интеллектуальной и правящей элиты ведут между собой оживленные дискуссии о судьбах России, не замечая страшной реальности. Между тем, как показывает мировой опыт, прекратить эти бессмысленные человеческие потери можно и нужно. Компетентные и целенаправленные действия способны существенно снизить потребление тяжелых наркотиков, крепких алкогольных напитков и алкоголя, в целом. Интеллектуальная и правящая элиты должны как можно скорее приложить усилия к обсуждению, выработке и внедрению эффективных программ по борьбе с потреблением алкоголя и наркотиков, особенно крепких алкогольных напитков и инъективных наркотиков, и остановить тем самым вымирание россиян.

Библиография

Вирганская, И.М. 1991. Внезапная смерть и алкоголь. Здравоохранение Российской Федерации 1991 . 6: 18–20.

Вишневский, А.Г., Е.М. Андреев, А.И. Трейвиш. 2003. Перспективы развития России: роль демографического фактора . М.: Институт экономики переходного периода.

Вишневский, А.Г., и В.М. Школьников. 1997. Смертность в России: Главные группы риска и приоритеты действий . М.: Московский Центр Карнеги.

Гайдар, Е.Т. 2005. Долгое время. Россия в мире: Очерки экономической истории . М.: Дело.

Госкомстат 2002. Демографический ежегодник России 2002. Москва: Госкомстат, 2002.

Коротаев, А.В., А.С. Малков, Д.А. Халтурина. 2005. Законы истории. Математическое моделирование исторических макропроцессов: демография, экономика, войны. М.: УРСС.

Коротаев, А.В., А.С. Малков, Д.А. Халтурина. 2003. Экскурс 8. Пути преодоления демографического кризиса в России. Законы Истории. Математические модели исторических макропроцессов. Демография, экономика, войны. М.: УРСС.

Минко, А.И. 2001. Алкоголизм — междисциплинарная проблема (выявление, лечение, реабилитация, профилактика). Український вісник психоневрології 9(4): 6–7.

Немцов, А.В. 2003. Алкогольный урон регионов России . М.: NALEX.

Немцов, А.В. 2001. Алкогольная смертность в России 1980–90-е гг . М.: NALEX.

Римашевская, Н.М. «Русский крест». Природа 6: 3–10.

Тищук, Е.А. 1997. Здравоохранение Российской Федерации, 2: 34-36.

Шереги, Ф.Э., и А.Л. Арефьев. 2003. Оценка наркоситуации в среде детей, подростков и молодежи . М.: Издательство «ОПТИМ ГРУПП.

Школьников, В.М., и В.В. Червяков (Ред.). 2000. Политика по контролю кризисной смертности в России в переходный период . Москва: Программа развития ООН, Россия.

Anderson, P. 1995. Alcohol and Risk of Physical Harm. Alcohol and Public Policy. Oxford, New York, Toronto, Tokyo: Oxford University Press. P. 82–108.

Andreev E.M., E. Nolte, V.M. Shkolnikov, E. Varavikova and M. McKee. The evolving pattern of avoidable mortality in Russia. //  International Journal of Epidemiology, 2003, 32: 437-446.

Brunovskis, A., and T. Ugland. 2003. Alcohol Consumption in the Baltic States. Oslo. Fafo-paper  4 ( www.fafo.no/pub/rapp/702/702.pdf ).

Davis, C. 1997. Economic Transition, Health Production and Medical System Effectiveness in the Former Soviet Union and Easter Europe . Paper presented at the Project Meeting on Economic Shocks, Social Stress and the Demographic Impact, April 17-19, Helsinki.

Duffy, S.W., and L.D. Sharples. 1992. Alcohol and Cancer Risk. Alcohol and Illness , J.C. Duffy ed. Edinburgh: Edinburgh University Press. P. 1–18.

Harrison, B.H. 1971. Drink and the Victorians: the Temperance Question in England, 1815-1872. Pittsburgh: Pittsburgh University Press.

Human Development Report 2005. New York, Oxford: Oxford University Press ( hdr.undp.org/ reports/global/1995/en/ ).

Leon, D.A., L. Chenet, V.M. Shkolnikov, S. Zakharov, J. Shapiro, G. Rakhmanova, S. Vassin, and M. McKee 1997. Huge Variation in Russian Federation Mortality Rates 1984–1994: Artefact, Alcohol or What? Lancet 350: 383–388.

Maddison, A. 2001. Monitoring the World Economy: A Millennial Perspective. Paris: OECD.

McKee, M., and A. Britton. 1998. A Positive Relationship between Alcohol and Heart Deceases in Eastern Europe: Potential Physiological Mechanism. Journal of the Royal Society of Medicine. 91: 402-407.

Osterberg, E. Do Alcohol Prices Affect Consumption and Related Harm? Alcohol and Public Policy. Oxford, New York, Toronto, Tokyo: Oxford University Press. 145–158.

Romelsjo, A. 1995. Alcohol Consmuption and Unintentional Injury, Suicide, Violence, Work Performance and Intergenerational Effect. Alcohol and Public Policy. Oxford, New York, Toronto, Tokyo: Oxford University Press. 114–134.

Shapiro, J. 1997. Russian Health Care Policy and Russian Health. Russian Political Development. London, Macmillan.

UNDP (United Nations Development Program). 2001. Human Development Report 2001 . New York, Oxford: Oxford University Press ( hdr.undp.org/ reports/global/2001/en/ ).

UNICEF 2004. Социальный мониторинг « Инноченти « , 2004  г . Florence: UNICEF Innocenti Research Centre.

United Nations. 2004. World Drugs Report 2004 . New York: United Nations. ( www.unodc.org/unodc/en/world_drug_report.html ).

WHO (World Health Organization). 2004. Global Status Report: Alcohol Policy. Geneva: World Health Organization.

WHO (World Health Organization). 2005. Global Alcohol Database ( www3.who.int/whosis/menu.cfm?path=whosis,alcohol&language=english ). Cited on 17.01.2005.

World Bank. 2004. World Development Indicators. Washington, DC: World Bank.

World Values 2001. Интернет источник: www.worldvaluessurvey.org .

Приложение

Таблица 1. Динамика производства ВВП на душу населения в Эстонии, России, Грузии, Армении и Узбекистане в 1990–1994 гг.

Примечание: источник данных — Maddison 2001: 341.

Таблица 2. Динамика смертности в Эстонии, России, Грузии, Армении и Узбекистане в 1990–1994 гг.

Примечание: источник данных — World Bank 2004.

Таблица 3. Половозрастная динамика смертности, 1990–1994 (сводная таблица)

Примечание: источник данных — UNICEF 2004: 73–76.

Примечания

[1] В сопоставлении с Россией, Эстонией и другими европейскими государствами, ранее входившими в Советский Союз (UINICEF 2004: 73–75).

[2] Когда, скажем, крупномасштабные боевые действия ведутся на территории такого крупного города как Сухуми, большое число убитых будет наблюдаться не только среди непосредственных участников военного конфликта, но и среди мирного населения.

[3] Вполне предсказуемым образом Казахстан в этом отношении занимает положение, промежуточное между тем, что наблюдается для европейской и среднеазиатской частей бывшего Советского Союза (UNICEF 2004: 73–76).

[4] С другой стороны, то обстоятельство, что в отличие от Армении, Грузии, Азербайджана и Таджикистана мужская смертность в данной группе стран выросла среди взрослых мужчин «небоевого» возраста в значительно большей степени, чем среди мужчин «боевого» возраста, свидетельствует о том, что и военно-политическая нестабильность не может рассматриваться здесь в качестве основной причины роста смертности.

[5] Данные по смертности взяты из следующего источника: UNICEF 2004. Данные по потреблению алкоголя взяты из базы данных «Global Alcohol Database» (WHO 2005). Структура потребления спиртных напитков в Латвии, не указанная в базе данных ВОЗ, была уточнена данными из работы А. Бруновскис и Т. Угланд (Brunovskis and Ugland 2003: 14). Данные по Украине были скорректированы по работе А. И. Минко (Минко 2001). Эстония в ходе данного анализа была классифицирована, как страна с уровнем потребления алкоголя выше 9 литров алкоголя в год с преимущественным потреблением крепких напитков (Brunovskis and Ugland 2003).