Человечество в 21 веке становится рефлексирующим - т.е. выявляющим условия и предельные основания и цели своего существования.

Заканчивается и переходит в новое качество старое «осевое время» о котором полвека назад в книге «Истоки истории и её цель» писал немецкий философ Карл Ясперс: «Эту ось мировой истории следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до Р.Х., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 годами до Р.Х. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день. Это время мы будем называть осевым»[i].

Сегодня же мы находимся в следующей «поворотной» точке или, если использовать модное в последние годы выражение Ильи Пригожина, в «точке бифуркации». Проклёвывается новый духовный процесс.

Выдающийся русский логик и социолог А.А. Зиновьев утверждает, что «после второй мировой войны начался величайший перелом в социальной эволюции человечества… Этот перелом охватывает все аспекты жизни человечества и в каждом из них включает в себя десятки и сотни разнообразных революций. Он не имеет себе равных в истории человечества»[ii].

Абсолютно непохожий на А.А. Зиновьева известный американский социолог Иммануэль Валлерстайн (с 1994 по 1998 год он занимал пост президента Международной социологической ассоциации) в 1997 году также заявляет, что «современная миро-система как система историческая вступила в стадию завершающегося кризиса и вряд ли будет существовать через пятьдесят лет… Переходный период будет грозным временем потрясений, поскольку цена перехода крайне высока, его перспективы предельно неясны, а потенциал воздействия небольших изменений на итоговый результат исключительно велик»[iii].

Что же является особенностью переживаемого величайшего перелома? Как его можно попытаться охарактеризовать?

С моей точки зрения, перелом состоит в том, что не работают известные способы общественной организации и возникает необходимость определения новых способов и нового миропорядка, что потребует целенаправленного преобразования и развития мира и, соответственно, появление человечества как субъекта и единой организованной силы решения мировых проблем.

Если в первом «осевом времени» через Иисуса Христа произошло явление в мир «Я-сознания», принципа личности и было положено начало «оси мировой истории» (по Г.Ф. Гегелю) и самому деятельному и преобразующему отношению к миру[iv], то теперь требуется реализация принципа личности по отношению ко всему мировому целому как единственная возможность поддержания справедливого миропорядка.

Сегодня уже невозможно верить в «объективные тенденции», поскольку они непосредственно создаются самим человечеством и на деле оказываются не внешними «естественными процессами», а реализуемыми проектами.

От человека теперь требуется действовать не только в мире, но и с самим миром. Мировоззрение теперь начинает определяться по мировому действию. Универсальностью грядущего нового «осевого времени» становится мировое развитие, способность его программирования и организации.

Для этого требуются и уже возникают новые типы государственности.

Новые государственности 21 века

Государственность есть форма существования народов во всемирной истории и, таким образом, инструмент реализации личного и общественного спасения и бессмертия.

Именно поэтому государственность является самой интимной стороной человеческой жизни. И глубоко неправы те, кто противопоставляет государственности личность, смешивая с государственностью госаппарат и с личностью индивида и, соответственно, перенося на государственность малоинтересные ситуации противостояния «человека и государства», «государства и гражданского общества». Именно в государственности личность человека получает наивысшую реализацию и выявляет себя в полной мере.

По крайней мере, российская государственность начинается с личности и существует вокруг принципа личности. В первой половине XIX века родоначальник русской философии И. В. Киреевский определил, что «в устройстве русской общественности личность есть первое основание»[v].

В своей реакции на либеральное непонимание и даже опошление государственности, когда её сводят к бездушной и призванной обслуживать бюргеров машине, немецкий философ и правовед Карл Шмитт выдвинул следующую формулу начала государственности: суверенитет есть способность устанавливать чрезвычайное положение.

Здесь очевидно представление государственности как активной творческой силы, субъектной и самодействующей, чувствительной к опасности уничтожения, к угрозе смерти.

Такое представление показывает подчинённый и вторичный смысл другой известной формулы, которую, в частности, подробно описал Макс Вебер, - о том, что суверенитет и государственность существуют в монополизации применения насилия.

Но и шмиттовское понятие государственности сегодня недостаточно.

Государственность не просто субъект, способный «вздрагивать» от угрозы, «просыпаться», мобилизоваться и защищаться при необходимости. Государственность есть сегодня способность относиться ко всей тотальности миробытия, эпохальным вызовам и мировым проблемам, способность упорядочивать международные отношения и принимать на себя ответственность за мировое развитие.

Государственность 21 века есть способность производить миропорядок.

Что это означает? Как можно представить такую государственность?

Во-первых, изменилось пространство или поле ответственности государственности. Государственности сегодня принуждены быть общеземными или повсюдными. Повсюдность - это термин русского мыслителя В.И. Вернадского, который неоднократно писал о повсюдности как ведущей характеристики жизни тотально и неограниченно распространяться и всюду проникать, образуя оболочку Земли биосферу, своего рода укутывая биосферой Землю как планету.

Не только национальные государства (классическое nation-state), но даже и классические империи никогда не претендовали на реализацию своей власти в буквальном всемирном масштабе.

Британская или Российская империи, к примеру, потому и сталкивались на своих границах, что у них были ясные и натурально, физически, существующие границы. Британское Содружество (Commonwealth), охватывая все континенты, оставалось при этом неповсюдным и частичным, покрывало Земной шар пусть большими, но «пятнами».

Совсем другое дело, когда государственность начинает распространяться по всему Земному шару и стремиться к деятельному присутствию в буквально каждой точке Земного шара, когда сам Земной шар, или, как его определяют геологи, геоид, становится рутинным и банальным предметом государственной работы, когда всеприсутствие становится ведущим условием решения стратегических задач.

Появляются, к примеру, такие характеристики боеспособности вооруженных сил как, согласно военной доктрине США, возможность одновременно вести в любых точках Земного шара две локальные войны. Или возникают такие рабочие определения как «ось зла» президента Дж. Буша-младшего, когда подобная «ось» включает в себя не частное земное пространство своей империи, которое взбунтовалось, а последнее оставшееся недоосвоенным для США пространство Земного шара.

Для всех, кто внимательно анализирует так называемую «войну с международным терроризмом», очевидно, что эта война является в первую очередь средством полагания всеохватного господства, когда «глобальные террористические сети» выступают не столько угрозой для США, сколько обозначением всеземного объекта действия и присутствия[vi].

О повсюдности действия новой американской государственности чётко заявлено в доктрине преэмптивной войны (preemptive war), которая была представлена Дж. Бушем 17 сентября 2002 г. в виде ежегодного официального документа «Национальной стратегии обеспечения безопасности США» (National Security Strategy of the United States): «США находятся в состоянии войны с террористами, которая ведётся повсюду на Земном шаре… Мы изничтожим террористические организации посредством … определения и уничтожения любой угрозы до того, как она достигнет наших границ. При всём стремлении США всегда и везде заручаться поддержкой международного сообщества, при необходимости, мы ни в коем случае не остановимся перед принятием односторонних решений и действий в целях реализации нашего права на самозащиту посредством преэмптивного действия против террористов, чтобы не дать им возможности свободно действовать против наших сограждан и нашей страны»[vii].

Общеземной масштаб становится определяющей характеристикой государственности. Для мыслящей государственной элиты девизом становится перевёрнутая популярная формула 80-х годов прошлого века: Мысли глобально и действуй глобально (старая формула - «Мысли глобально, действуй локально», Think globally, act locally).

Во-вторых, государственность 21 века получает свою легитимность и динамизм жизни в предложении всем народам и странам мира наилучшего универсального порядка.

Неоднократно высказывал свою позицию по вопросу мироустройства президент США Дж. Буш-младший. Так, выступая 1 июня 2002 года перед выпускниками знаменитого Вест-Пойнта – главной Военной Академии США – он однозначно заявил, что на конец прошедшего века «выжила и оказалась дееспособной только одна-единственная модель прогресса человечества» («The 20th century, he said, «ended with a single surviving model of human progress») и что Вест-Пойнт является стражем тех ценностей, которые формируют солдат, которые, в свою очередь, формируют историю мира» («The United States Military Academy is the guardian of values that have shaped the soldiers who have shaped the history of the world» - The New York Times, 02.06.2002).

Чрезвычайно показательным является это выражение «to shape the history of the world», которое вполне возможно перевести не просто как «очерчивание истории мира», но и как мирошейпинг - тот главный бизнес, которым и призвал заниматься элитных офицеров, завтрашний костяк армии США и НАТО, Дж. Буш.

И совсем неудивительным в рамках универсалистской логики новой государственности, которая стремится распространять и «экспортировать» свою версию наилучшего мироустройства, следующее, к примеру, высказывание советника президента США по национальной безопасности Кондолизы Райса от 14 марта 2004 года по телеканалу NBC: «Мы считаем, что лучшее, что может сделать Россия - это попытаться проводить в жизнь западные и демократические ценности».

Поворот к повсюдным или геоидным, изначально охватывающим весь Земной шар, государственностям начал происходить с появлением ядерного оружия, способного напрямую и фактически поражать любую точку земного шара, и с всемирных СМИ, медиа-сетей, которые не только стали пронизывать весь земной эфир, но и стали тиражировать и навязывать всему мировому населению образы «лучшей системы» (разумеется, разных для двух сверхдержав[viii]). Своё окончательное выражение и закрепление данный поворот получил с началом освоения космоса, когда появились люди, посмотревшие на Землю, на весь Земной шар, из Космоса, извне, «оттуда», и когда через фото и телевидение эти картины геоида стали доступными для всех.

Наряду с пространственным охватом человечеством всего Земного шара большое значение имеет невиданный рост народонаселения и человеческих масс, что имеет не столько негативный смысл, выраженный в известной работе Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс», но и позитивный смысл, который был интересно описан немецким теологом Р. Гвардин: в первые годы после Второй мировой войны он зафиксировал конец нового времени и появление «людей массы»[ix].

Если в последние два столетия типичными формами государственности были нации или империи, то сегодня на наших глазах рождаются принципиально новые формы (например, гиперимперии и мировой державы), а старые нации и империи становятся частными вариантами второго порядка, своего рода «строительными кубиками» для мировой державы или глобальной силы-мощи.

Новые повсюдные государственности рождают совершенно новые переустроительные идеи.

Прекрасно выражает это в своём почти поэтическом эссе Майкл Игнатьефф (Michael Ignatieff): «Какоё ещё слово кроме «империя» в состоянии описать то внушающее трепет существо, в которое на наших глазах превращается Америка? Она сегодня единственная нация, которая определяет ситуацию в мире через пять глобальных военных группировок; держит под ружьём более миллиона мужчин и женщин на четырёх континентах; размещает авианесущие боевые соединения в состоянии полной готовности в каждом океане мира; гарантирует безопасность и выживание самым разным странам от Израиля до Южной Кореи; приводит в движение маховик глобальной торговли и коммерции; и наполняет сердца и умы повсюду на Земли своими мечтами и желаниями.

… Быть новой имперской державой, однако, означает гораздо большее, чем быть самой влиятельной и сильной или самой ненавидимой нацией.

Быть сегодня империей - значит:

- Навязывать необходимый в мире порядок и делать это в американских интересах.

- Устанавливать правила, которые Америка пожелает (во всём: от рынков до оружия массового поражения) и освобождая себя от каких бы то ни было правил (Киотский протокол по контролю за изменением климата и Международный уголовный суд), которые идут вразрез с её интересами.

- Нести имперские функции в тех регионах, которые Америка унаследовала от потерпевших крушение империй 20-го столетия – Османской, Британской и Советской.

В 21 веке Америка правит одна, вступая в борьбу за наведением порядка во всех мятежных зонах типа Палестины или северо-западной границы Пакистана (назовём пока только эти точки), везде, где обнаруживаются грехи империй прошлого…»[x].

На смену цивилизаторской миссии, например, покорения Западом Востока, приходит поэтика всеземного переосвоения и глобальной структурации, геоидного упорядочивания.

Здесь уже нередко недостаточной оказывается энергия покорения-эксплорации (exploration) и начинает часто использоваться по отношению к социально-политическим системам слово «переделка»-римейк[xi].

Открытая в 20-х годах прошлого века усилиями Эдуарда Леруа, Тейяра де Шардена и Владимира Ивановича Вернадского ноосфера (сфера разума), сегодня превращается в объект проектирования и освоения, в поле деятельности, в почти материал для современной американской государственности - в ноополитику (noopolitik, произносится: nu-oh-poh-li-teek)[xii]. Под ноополитикой авторы понимают новую возникающую в конце XX столетия метод и искусство государственного управления, которое основано на первостепенности глобального обмена идеями и ценностями посредством «проникающей «мягкой», софтовой, силы-мощи, а не привычной военной «жёсткой» силы-мощи» («persuasive «soft power» rather than traditional military «hard power»), что даёт возможность государству совместно с глобальными негосударственными организациями решать транснациональные проблемы наилучшим образом.

Наконец, в подтверждении мысли о рождении новых государственностей следует указать на глобализацию как на программу действия повсюду в мире консолидирующегося вокруг США Запада, а не простой рост абстрактной взаимосвязанности всего со всем в мире[xiii].

Для обозначения глобализации как особого вида государственности приходится вводить парадоксальные, на первый взгляд, термины типа «внутренняя глобализация» или, для России, «внутренняя геополитика»[xiv]. Так, Элуа Лоран, эксперт Французской обсерватории экономической конъюнктуры (OFCE), профессор экономики парижского Института политических исследований, обсуждая то, как европейцы вынуждены защищаться от «либеральной глобализации», которую им навязывают США, указывает на особый характер американской глобализации, которая фактически выступает формой американской государственности и поэтому является «внутренней глобализацией» («mondialisation interieure»): «американская экономика является относительно закрытой, но каждый очередной шаг экономической интеграции во внешний для США мир неуклонно приводит к усилению американского политического порядка»[xv].

В качестве примера государственности нового типа мне приходится описывать Соединённые Штаты Америки исключительно для большей наглядности. Все другие сильные государственности, включая Европейский Союз, Китай, Япония пока что формируют основы своей глобальной государственности не в столь сильной форме, а Российская Федерация пока ещё и не просыпалась.

Однако было бы ошибкой принимать происходящее с США за частное дело США или англо-саксонского мира и Запада.

США становятся повсюдными не потому, что они - США, и что в «природе», в традициях США заложен некий ген глобальной всеохватывающей государственности.

США становятся глобальными, поскольку любое историческое действие в 21 веке для любого народа требует именно такой - глобальной, геоидной и повсюдной - формы государственности.

И в этом плане у России нет никакого выбора. Россия и её народы, прежде всего, русские, чтобы продолжать реализацию своего всемирно-исторического призвания, должны также построить свою новую повсюдную геоидную государственность.

Если народы России откажутся строить такую государственность или попросту не сумеют это сделать, тогда они будут уже через десятилетие вычеркнуты из истории.

Грядущие миропорядки

Итак, в 21 веке мировую ситуацию будут определять всемирные повсюдные государственности, производящие миропорядки.

Однако выделение такой общей для всех государственностей характеристик явно недостаточно для того, чтобы ответить на насущные вопросы разных народов и, тем более, для того, чтобы практически приступить к строительству собственного миропорядка.

Несчастьем мировой политики, как практики, так и теории, является дефицит рефлексии.

Отсюда возникает сумеречное сознание, носители которого не в состоянии справляться с возникающими в мире ситуациями. В сумерках, как и ночью, как известно, все кошки серы.

Рефлексия же как высшая способность позволяет выводить сознание из сумеречного состояния, поскольку требует обязательного освещения и прояснения как минимум пяти позиций.

• Первое, выявление и определение всех действующих лиц, в нашем случае, всех одновременно существующих или нарождающихся повсюдных или всемирных государственностей.
• Второе, обнаружение и описание базовых процессов, которые задают жесткие требования к действующим лицам, к их управленческим решениям, и которые определяют развертывание мировой ситуации и долгосрочный всеобщий смысл действий.
• Третье, построение наиболее эффективного метода действия каждой государственности.
• Четвертое, традиционные основания (историко-культурный геном) и вектор продвижения в будущее.
• Пятое, уникальная форма государственности, которая позволяет в новых условиях действовать своим народам во всемирной истории, быть субъектом мировой политики.

Все эти пять позиций в совокупности определяют принцип каждой государственности, который, в свою очередь, определяет её прагматику, перспективность, основательность и мощь.

Государственности также требуют теперь во многом искусственного отношения как к эффективным или недостаточно эффективным способам действия. Государственности, как и все практики, становятся рефлексивными[xvi].

Искусственное и в определённом смысле техническое отношение к государственностям не только не отрицает, но и, наоборот, требует прямого отношения к вековым и тысячелетним традициям, поскольку государственности образуются, «вырастают» в исторические сроки.

Кратко укажем на некоторые динамичные государственности и возможные миропорядки, которые они задают.

Существенные процессы происходят в Японии.

Отсчет японского летоисчисления и дата основания японского государства, как известно, правительством Мэйдзи во второй половине XIX века был установлен с 1 января 660 года до н.э. Как считается, именно с этого года вступил на престол первый мифологический император Японии («Ниппон» или «Нихон» - «Начало Солнца»), прямой потомок богини Солнца Аматерасу (небесное сияние) и основатель нынешней династии Дзимму, который, согласно японским хроникам, ставил для Японии задачу мирового господства и провозгласил соответствующий лозунг «Хакко итиу», что означает «восемь углов под одной крышей»[xvii].

Понятие «хакко итиу» исходно означало всеобщий принцип гуманности, который следует распростра­нять на весь мир. В период Токуга-ва это изречение стало толковаться как идея верховенства Японии над миром. Осуществить принцип «хакко итиу» надлежало путем обеспечения «единства император­ского пути» - «кодо». Император Муцухито (первый после свержения сёгуната в ходе буржуазной революции 1867-1868 годов - Мэйдзи исин - император Японии; после смерти стал имено­ваться императором Мэйдзи) в сво­ем рескрипте от 1871 года офици­ально провозгласил эти два принци­па ведущими для Японии.

Именно идея «Хакко итиу» составляла ядро «меморандума Танака» (1927 год), составленного генералом Танака Гиити, занимавшего тогда пост премьер-министра, для императора Хирохито.

В преамбуле меморандума указывалось: «Для того, чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малоазиатские страны, Индия, а также стра­ны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша и не осмелится оспаривать на­ши права. Таков план, завещанный нам императором Мэйдзи, и успех его имеет важное значение для су­ществования нашей Японской им­перии.

...Овладев всеми ресурсами Ки­тая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран Южных морей, а за­тем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы. Но захват контроля над Маньчжурией и Монголией явится лишь первым шагом, если нация Ямато желает играть ведущую роль на Азиатском континенте»[xviii].

Понятие «сфера процветания Великой Восточной Азии» как официальная формула впервые было обнародовано в декларации министра иностранных дел во втором кабинете Коноэ Мацуока Есукэ 1 августа 1940 г. вслед за программным заявлением нового правительства. Само правительственное заявление вводило в оборот в качестве столь же официальных формул принципы «восьми углов под одной крышей» (Хакко итиу) и «нового порядка в Великой Восточной Азии» (Дайтоа синтицудзё). Основой этого провозглашался союз Японии, Маньчжоу-Го и Китая (правительство Ван Цзинвэя, пришедшее к власти во многом усилиями первого кабинета Коноэ) - с последующим расширением в перспективе. Признание японского верховенства в Азии вошло одним из важнейших пунктов в Тройственный пакт Германии, Италии и Японии, подписанный 27 сентября 1940 г[xix].

В ходе Второй Мировой войны Япония практически начала захватывать и объединять «восемь углов под одной крышей» всей Восточной Азии в целях создания «Великой сферы сопроцветания Восточной Азии». Однако идея «Хакко итиу», вовсе не ограничивается Восточной Азией, а касается всего Земного шара, все «углы» которого и должны быть объединены единым островным центром.

В документах Токийского процесса, который стал судом над главными японскими воен­ными преступниками в Междуна­родном военном трибунале для Дальнего Востока, указывалось, что «понятия «хак­ко итиу» и «кодо» в конце концов стали символами мирового господ­ства, осуществляемого при помощи военной силы».

Очевидно, что сегодня идею «восемь углов под одной крышей» следует воспринимать во всей её сложности и без однозначно милитаристского идеологического налёта в качестве основания Японии для её участия в соревновании современных государственностей на тысячелетних традиционных основаниях.

Страна активно строит свою новую государственность. В частности, идут жаркие споры по поводу возвращения в качестве официальных символов и образа Японии гимна «Кимигайо» и флага «Хиномару», которые американские оккупационные власти после капитуляции Японии включили в число запрещенных символов милитаризма.

Гимн «Кимигайо» представляет собой всего одну строфу:

Правь, император, тысячу ли, восемь ли тысяч поколений,

Пока из щебня не вырастут замшелые скалы.

Японский флаг «Хиномару» («Солнечный круг») известен еще со средних веков. При попытках монгольского вторжения в Японию в 1274 и 1281 годах представители духовенства вручали такой флаг правившему страной военачальнику-сегуну.

Опросы общественного мнения свидетельствуют, что более двух третей японцев не возражают против того, чтобы утвердить «Хиномару» в качестве государственного флага, а «Кимигайо» - в качестве государственного гимна.

Как бы то ни было, а де факто традиционные символы и доктрина становятся реалиями Японии 21 века. Так, в частности, серьезным знаком стало то, что в 1999 году во время официального визита премьер-министра Обути в Южную Корею в честь него был поднят «Хиномару» и исполнен «Кимигайо».

Немаловажным является и инициатива Японии по разработке концепта «единая азиатская нация» (the asian nation), который активно предлагается странам Восточной Азии и, в частности, был представлен в книге премьер-министра Малайзии до ноября 2003 года Мохамада Махатхира и губернатора Токио Синтаро Исихары «Голос Азии»[xx].

Полный пересмотр итогов капитуляции 1945 года сегодня также как и Япония готова Германия.

Одним из главных итогом агрессии США против Ирака, когда Германия и Франция открыто выступили против захвата Ирака, когда канцлер Шрёдер поссорился с Бушем и именно за счёт этого обеспечил себе переизбрание, стало значительный рост мирополитической субъектности Германии впервые после Второй мировой войны.

Такое «восстановление» полноценной германской государственности стало итогом длительного подспудного процесса переосмысления и нередко прямого отрицании «программы по перевоспитанию немецкого народа», навязанной американцами после Второй мировой войны, а также результатом интенсивно разрабатываемой немецкой элитой собственной версии грядущего миропорядка через доктрину «европейской оборонной идентичности».

Наконец, укажем на Китай, которого его уникальная традиция и мировоззрение «подпирают» на построение собственного миропорядка.

Китаевед М.В. Исаева так описала традиционные тысячелетние основания позиции и мировой политики Китая: «Имперская доктрина, получившая окончательное оформление в эпоху Хань, опиралась на идею разделения мира на две абсолютно равные по своим качествам части: Китай, с одной стороны, и все остальные, окружающие его территории, населённые варварами, с другой. В историографии эта дихотомия стала обозначаться сочетанием «хуа и» («Китай и варвары»). Указанное деление рассматривалось как единственно возможное состояние, детерминированное самой природой. Превосходство Китая над всеми окружающими его народами рассматривалось как естественное следствие этой особой дуальной организации мира, поскольку само Небо как бы отделило земли Китая от остального мира различными естественными преградами. Единственной универсальной основой, связывающей мир воедино, считалась власть китайского императора, осуществлявшего мироустроительные функции, поддерживающего правильное течение космических процессов и обеспечивавшего нормальное взаимодействие всех частей мира.

… Осознание китайцами этого исторического «первенства» во многом и определило их видение мира. В традиционных китайских терминах Китай («чжунго» - «срединное государство») был центром мира, другие народы занимали по отношению к нему периферийное положение и представляли собой как бы единую внешнюю зону мира…

… Вопрос о сохранении престижного положения Китая всегда стоял, таким образом, на первом месте и превалировал над материальными интересами, будь то получение реальной, а не ритуальной дани или выгоды от торговли.

… Центральный «политический процесс», согласно А.С. Мартынову, представлял собой «нисхождение добродетели-дэ с Неба и её влияния на мир». Это происходило опосредованно через императора «Сына Неба». Император получал дэ сверху, воздействовал с помощью приобретённого дэ на высшие сферы, за этим следовала реакция последних, выражавшаяся в ниспослании ему помощи. Исследователь характеризует этот двухфазовый процесс как «трансформацию мирового закона»: от «закономерностей природы – в личное качество и из личного качества – в императив мирового закона»[xxi].

И ещё: «Как очень верно отметил А.С. Мартынов, регулярные присылки посольств с подношениями к императорскому двору (следует добавить, что именно они рассматривались как согласующееся с нормой взаимодействие внешних и срединных земель поднебесной) являлись, наряду с небесными и другими знамениями, показателем правильного функционирования универсальных космических процессов, в том числе результативности мироустроительной деятельности императора, выступавшего как главное гармонизирующее начало в мире и аккумулировавшего в себе животворящую силу «дэ»[xxii].

Немного можно добавить к этой почти вечной для Китая характеристике принципа его государственности.

Итак, новые государственности, одинаково вынужденные строить свои планы и действия в масштабе Земного шара, являются абсолютно разными и имеют между собой несводимые различия. И такие различия необходимо видеть, поскольку они являются неслучайными и непосредственно определяющими принципиально разные и несводимые проекты миропорядков.

В многообразии предлагаемых миропорядков нет ничего общего с так называемой многополярностью.

Многополярность предполагает несколько «полюсов» (отдельный вопрос, может ли полюсов быть больше двух или один), которые отличаются друг от друга, прежде всего, культурно-исторически и имеют автономные ниши и собственные географические регионы[xxiii].

А наличие нескольких государственностей, которые производят разные миропорядки, означает то, что все государственности мира в итоге будут включены в тот или иной побеждающий миропорядок, каждое государство либо станет определять тотальность мирового целого, или станет частью такого целого.

При этом речь не идёт об обязательном господстве государственности, которая предложит победивший миропорядок. Речь идёт не о господстве-подчинении и, тем более, не о разрушении других государственностей, а о предложении именно наилучшего миропорядка, т.е. изначально построенного на взаимоусилении, синергии и кооперации всех существующих государственностей.

Мировая держава как уникальная форма государственности

Российская форма государственности в 21 веке - мировая держава[xxiv], поскольку Россия предлагает кооперацию всех новых государственностей и принятие их миропорядок в качестве базиса своей российской версии миропорядка.

Мировая держава - это государственность, которая программирует и определяет мировое развитие через наращивание собственной полноценной жизни на традиционных основаниях.

Мировая держава не обозначает любую государственность, которая заметна на мировой арене или имеет существенное влияние на мировую политику. Мировая держава является уникальной формой государственности исключительно России.

К сожалению, отсутствие теории государственности, приводит к грубым смешениям и незаконным отождествлениям в характеристики форм абсолютно разных государственностей.

Очень часто слова «нация», «империя», «держава» употребляются случайно даже в академических научных монографиях. Столь несводимые объекты легко отождествляются между собой, а если и делаются различия, то почти детские. Так, всем представляется значимым то, что нации являются обычно небольшими и неагрессивными, «тихими», а империи и державы на этом фоне должны одним называнием вызывать чувство уважения или даже страха.

Хорошим примером безобразного отношения к фундаментальным понятиям мировой жизни может служить употребление выражения «мировая держава».

В русских переводах знаменитой ныне книги Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы» ключевое утверждение мэтра геополитики и геостратегии переведно следующим образом: «В результате краха соперника Соединенные Штаты оказались в уникальном положении. Они стали первой и единственной действительно мировой державой». Соответственно и название самой важной главы книги также переведено как «ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ДЕРЖАВА»[xxv].

Однако, в оригинале речь определенно идёт совсем не о мировой державе, а о, буквально, the Global Power - т.е. о глобальной власти или глобальной силе-мощи: «The collapse of its rival left the United States in a unique position. It became simultaneously the first and the only truly global power». Соответственно, и глава называется в оригинале по-другому: «THE FIRST GLOBAL POWER»[xxvi].

Выражение «the global power» нельзя переводить как мировая держава, поскольку «the global» следует переводить как глобальный, т.е. относящийся к Земле как шару, как к физическому телу, а «power» следует переводить как власть или как силу-мощь, с акцентом на силовые и мощностные характеристики власти.

Например, в самых первых строках той же книжки Зб. Бжезинского ясно показано значение слова «power»: «С самого начала активного политического взаимодействия континентов, которое случилось около пяти столетий назад, Евразия стала центром мировой власти» («Ever since the continents started interacting politically, some five hundred years ago, Eurasia has been the center of world power»[xxvii]).

Весь смысл употребления слова «power» связан исключительно с властью и с силовыми действиями, а выражение «the global power» фактически означает то силу, которая имеет власть над миром.

Соответствующим образом строится и вся работа Зб. Бжезинского, которого можно считать одним из самых талантливых и образцово-показательных выразителей духа англо-саксонской геополитики. Сплошь и рядом ключевые слова и термины этой геополитики власти: «глобальное первенство» (global primacy), «глобальная гегемония» (global hegemony), «господство над миром», «экспансия», «захват», «приз - Евразия» и т.п. и т.д.

Хорошей иллюстрацией полного произвола в употреблении словосочетания «мировая держава» является также перевод программной статьи государственный секретарь США Колин Пауэлла на русский язык журналом «Россия в глобальной политике», когда в русском варианте статьи раздел называется «СБЛИЖЕНИЕ С МИРОВЫМИ ДЕРЖАВАМИ», тогда как в оригинале госсекретарь называет данный раздел «EMBRACING MAJOR POWERS» и использует внутри данного раздела прозрачное по значению словосочетание «MAJOR POWERS» - крупные и сильные государства[xxviii].

Так вот, global power - это глобальная сила-мощь, глобальная власть, глобальная империя или сверхимперия, гегемонистская «либеральная империя»[xxix] в целях глобальной гегемонии (global hegemony), тот глобальный центр власти, который, собственно, и является субъектом глобализации.

Очень близкое значение к английскому global power имеет немецкое слово Weltmacht («мировая сила-мощь»), которое ввёл в научный обиход в конце XIX века Фридрих Ратцель и которое также неправильно переводится на русский язык как «мировая держава».

Здесь «macht» - сила-мощь-власть, за которым тот же Ратцель уже отчётливо обозначал экспансию (Expansion, Ратцель выделил «семь законов экспансии») и освоение жизненного пространства (Lebensraum) вплоть до планетарного масштаба. Сравните название знаменитой книги Ф. Ницше Der Wille zur Macht , которое традиционно и правильно переводится на русский язык как «Воля к власти».

Идея мировой державы имеет то общее с немецкой идеей мировой силы-мощи Weltmacht, что они обозначают планетарное сообщество как мир (Welt). У американцев и англичан традиционно используется слово «global», глобальный, имеющий отношение к Земному шару, к Земле как шару.

Однако идея мировой державы отличается от немецкой идеи тем же, чем и от американской. Держава противостоит идее силы-мощи, т.е. по-английски «power» и по-немецки «macht». И это главное, потому что держава имеет принципиально иное, сверхвластное и сверхсиловое значение - держать мир.

Глобальная сила-мощь (global power) это даже не империя, это сверхимперия или гиперимперия.

Известный английский историк, специалист по классической британской империи, автор книги «Империя. Подъём и упадок британского мирового порядка и уроки для глобальной силы-мощи» ("Empire: The Rise and Demise of the British World Order and the Lessons for Global Power") Найл Фергюсон (Niall Ferguson) считает неправильным отождествлять Британскую империю XIX-го века и Американскую гегемонию нашего времени, поэтому и разводит в одной из рецензий империю и гегемонию, вынося это различие в заглавие: Hegemony or Empire[xxx]?

В другой своей работе Н. Фергюсон напрямую отождествляет современные США с силой-мощью (power) самой по себе: «Что есть сила-мощь (power)? - задаётся вопросом Толстой в конце романа «Война и мир». Сегодня большинство людей не затруднятся с ответом: Сила-мощь это Америка. Соединённые штаты являются ныне очевидным глобальным гегемоном (the global hegemon). Говоря языком военных, никогда ещё в истории не было подобной супермощи [superpower, обычно неправильно переводят как «сверхдержава»]. Впрочем, забудьте слово «супермощь», поскольку США ныне являются теперь тем, что бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин недавно назвал гипермощью (a hyperpuissance).

Далее он показывает, что эта сила-мощь строится, в первую очередь, на военной силе, на «революции в военном деле» («revolution in military affairs», известная программа Пентагона 90-х годов) и на, разумеется, экономической мощи, который и позволяет США тратить почти половину всех мировых расходов на армию и вооружения[xxxi].

И опять здесь везде power как мощь, сила, власть.

Мировая держава – прямая противоположность глобальной силы-мощи и любой империи[xxxii].

Прежде всего, в основе державности – в отличие от имперскости – лежит идея не власти, господства или насилия, а основательности и прочности.

Многие неверно смысл слова «держава» воспринимают автоматически как то, что давит «сверху», воздействуют всей своей силой на нечто маленькое и слабое, то, что осуществляет насилие, навязывает, связывать - от «держать и не пущать».

Но значение слова «держава» прежде всего связано с основательностью, стойкостью, выдерживанием, с сохранением вопреки всему состояния покоя и величественной недвижности, крепкого порядка.

По своему происхождению слово «держава» тесно связано со словом «дёргать» (этимологически также «раздражать», «дразнить», «сердить», «кромсать», «рвать зубами», «тащить к себе рывками» и др.) и выражает обратный этому «дёргать» смысл: сохранять от дёргания и раздёргивания, от любого раздрая, что очевидно из следующих примеров русской речи 19-го века: «в этих колёсах никакой державы не будет», «для державы железные полосы в стены заложены», «спасибо за хорошую державу в доме»[xxxiii].

Таким образом, держава – это то, что держит и удерживает, что не позволяет растаскивать мир и ввергать его в непорядок, в хаос.

Не менее важна традиция употребления в России слова «держава». Державу рассматривают в качестве необходимого земного связующего звена между человечеством и Богом, как реализацию идеи Христа Вседержителя (Пантократора), в Лице которого человечество таинственно соединяется с Богом и через это получает власть над сотворённым миром[xxxiv].

Таким образом, держава обозначает мировой центр, который способен находиться в состоянии абсолютного покоя и обеспечивать полноту времён.

Не случайно также, что держава, как обязательный символ царской власти, изображая Земной шар, обозначает сам мир, который и надо целенаправленно держать – в царской руке и в порядке – через непрестанную духовную работу восстановления и раскрытия замысла Бога.

Так именно держится мир и, по осознанию Ивана Грозного, «Земля правится»: «Земля правится Божиим милосердием и Пречистыя Богородицы милостию, и всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и последи нами, государями своими, а не судьями и воеводы, и еже ипаты и стратиги...»[xxxv].

Обеспечивать в мире державу, наивысший возможный порядок – это, вне всяких сомнений, не сладкая мечта обуянных имперской похотью власти, не смысл претензии самозванцев, а тяжелейший державный труд.

На этом труде, прежде всего, строится самодержавие, т.е. самостоятельная и самодостаточная, данная от Бога, реализация идеи державы.

Держава как прямая связь человечества с Богом не может основываться и строиться на общественном договоре или только согласии гражданских или иных корпораций, сословий, классов и иных общественных групп. Отсюда и русская идея государства как дела поставленного Свыше Государя (что и выражает старое слово «господарство»), а не электората или иного абстрактного и безответственного существа.

Являться мировой державой – значит, предлагать и определять наиболее приемлемый для мира - т.е. для личности каждого человека, народа и страны - порядок.

Империя предлагает и навязывает порядок, который удобен только её метрополии, безотносительно к культуре и традиции других народов.

Мировая держава - это государственность, способная обеспечивать мировое развитие и решение главных мировых проблем через наращивание собственной полноценной жизни на традиционных основаниях и не за счёт других народов и стран.

Империя организует процветание метрополии за счет провинций.

Мировая держава заинтересована в развитии всех народов и стран как условии собственного развития.

Империя организует и поддерживает исключительно зависимость от себя и только так называемое «зависимое развитие».

За империей стоит «похоть власти».

Мировая держава организуется необходимостью управлять сотворённым миром в соответствии с замыслом Творца.

Глобальная империя стремится всецело контролировать мир и сделать его бессубъектным, неопасным для центральной власти, строится на уничтожении в зародыше любой исторической личности любого народа или страны.

Мировая держава, наоборот, реализует принцип личности каждого человека, каждого народа, каждой страны, каждой цивилизации.

Стать мировой державой и значит определить такой миропорядок, в котором самостоятельное развитие и продвижение каждой исторической личности является основой и условием осмысленного существования человечества.

Концы и начала

Государственности необходимы для участия народов во всемирной истории.

Поэтому, если у истории есть конец или он даже уже наступил, то, получается, государственности становятся ненужными, лишними.

Но есть ли у истории конец? И возможно ли вообще всерьез рассуждать о конце истории?

Уверен, что нет. И сегодня необходимо критиковать две соответствующие концепции на эту тему.

Одна концепция состоит в том, что конец истории уже произошёл и мы пребываем в послеисторическом состоянии. В наиболее ярком виде эту концепцию в 1992 году выдвинул профессор международной политической экономики в университете Джона Хопкинса Френсис Фукуяма в эссе «Конец истории», где заявил: «То, чему мы, вероятно, свидетели, – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления».

Другая концепция состоит в том, что конец истории наступит ещё не скоро, но в любом случае он определён, поэтому делать ничего не имеет смысла.

Так, заместитель Председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата Протоиерей Всеволод Чаплин в своём выступлении 15 марта 2004 года на международной научно-практической конференции «Социальное учение православия в современном мире» однозначно объявил, что «мир не может становиться лучше»: «Православным христианам не свойственны социальный оптимизм, вера в прогресс самостоятельно развивающегося человеческого общества, стремление создать «Царство Божие на земле». Православная традиция внимательно прислушивается к пророчествам Апокалипсиса, который предвещает постепенное отпадение человечества от Бога и умножение зла, победить которое окончательно сможет лишь второе пришествие Христово. Многие факты современной истории - секуляризация общественной жизни, господство обезбоженных идеологий, рост изощренного насилия, появление новых болезней - лишь укрепляют православных в их сознании. Если принимать Откровение святого Иоанна всерьез, мир не может становиться лучше. Поэтому глубоко не случайно скептическое отношение православных христиан даже к тем общественным переменам, которые улучшают быт людей, но не приближают их к Богу»[xxxvi].

Заметим, кстати, что название выступления протоирея, прямо отрицающего смысл любого общественного идеала, звучало так: «Православие и общественный идеал сегодня».

Убеждён в наличии у истории известного конца и диакон Андрей Кураев, лицо столь же известное и статусное в Московской Патриархии, как и протоирей В. Чаплин. Более того, диакон утверждает, что «христианство - едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий: оно предупредило, что в конце концов силам зла будет «дано... вести войну со святыми и победить их» (Откр. 13,7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима (см.: Мф. 16, 18). Но «непобедимое» не означает обязательно «победоносное».

В перспективе земной истории - не всемирно-историческое торжество христиан, но всемирное же владычество антихриста…

Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа (здесь, на земле: в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми), а - царство антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это - конец. Это - ненадолго…

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются призывом: «Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22, 20). И в приходе Бога главное - что Он пришел, а не то, что все-таки разрушилось с Его приходом… «Молимся мы, да приидет Господь и да разрушит мир» - свидетельствует о том же Ориген…»[xxxvii].

С моей точки, дело вовсе не в том, что, как считает диакон А. Кураев, «тема антихриста в демократической журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, находят неудобным вспоминать о завершающей книге Библии - Апокалипсисе», а в том, что, как тут же заявляет А. Кураев, ему «уже терять нечего».

За подобными концепциями либерала Ф. Фукуямы и консервативных деятелей Московской Патриархии стоят не только старые марксистские схемы, когда история рассматривается в качестве естественного процесса со своими строгими законами и со своими ступенями или формациями приближения к желанному финалу, но и какой-то новый антидеятельностный фатализм.

Только Фукуяма исходит из того, что финал уже наступил, а протоирей В. Чаплин и диакон А. Кураев обреченно ожидают наступление известного финала.

Прямое следствие из подобных представлений состоит в том, что, история является насквозь известной и предсказуемой, абсолютно закрытой, что, собственно, делать ничего больше не надо, и новые государственности в позитивно-творческой роли не нужны.

Подобные воззрения, с моей точки зрения, являются не только ошибочными, но и вредными, поскольку и Россия и мир находятся сегодня как раз в абсолютно открытой ситуации, когда будущее надо ещё «делать», когда вызревшие проблемы являются мировыми, т.е. пронизывающими все страны и народы, буквально каждого человека на Земле и требующими сосредоточения всего человечества для целокупного действия по недопущению вселенского коллапса и для решения ключевых проблем.

Мироразвитие

Важнее разрабатывать проблему не конца, а начала истории, поскольку для того, чтобы справиться с величайшим переломом, человечеству необходимо заново сформулировать основания своего существования и принципы взаимного действия как основу истории.

В основу следует, с моей точки зрения, положить принцип мирового развития или мироразвития[xxxviii].

Мироразвитие есть преобразование способа исторического существования человечества через решение мировых проблем с опорой на тысячелетние традиции[xxxix].

В начале 21 века, в 2004 году мир оказался в опасной ситуации, когда концом истории может оказаться не комфортное состояние победы демократии в глобальном масштабе, как это обещал в начале 90-х годов прошлого века Ф. Фукуяма, а буквальное вырождение и смерть человечества.

Очевидны симптомы «конца света» в зловеще-натуральном смысле.

Во-первых, это тотальное распространение социал-дарвинизма и неомальтузианства, в соответствии с которыми мир определяется тем, что человечество тождественно животному миру, что «выживают сильнейшие и наиболее приспособленные», что в основе любого общества лежит насилие («правда - в силе»). Идеология конкуренции и опережающего захвата того, что нужно в данный момент, распространяется как эпидемия. На самых высоких официальных форумах как о само собой разумеющимся говорится о конкурентоспособности государств, в качестве официальной доктрины США принимается принцип опережающего захвата - преэмпции и преэмпривной войны (preemptive war, которая изложена в так называемой «Доктрине Буша» - Bush's doctrine of preemption[xl]) и этот принцип перенимается несамостоятельными странами (типа нынешней Российской Федерации). При этом фундаментальной основой данного «скотского» (посколько основано на отождественние человека и животного) мировоззрения является гуманизм и права человека[xli].

Во-вторых, налицо провал технократического мировоззрения, связанного с идеей научно-технического прогресса и научно-технической революции. Оказалось, что техносфера сама по себе не организует и не воспитывает общество в направлении возвышения, что, более того, техносфера легко превращается во вторую «природу», которая быстро разрушается и мстит своим создателям в виде техногенных катастроф.

В-третьих, деградируют системы воспроизводства и развития труда, вредным становится курс на высококвалифицированный труд, повсеместно доминирует финансово-спекулятивный капитал, опирающийся не на труд, а на информационные технологии и сделки, и образующий гигантские «финансовые пузыри» в виде вторичных и третичных ценных бумаг (дериватов)[xlii]. Мир стоит на пороге невиданного в истории последних веков финансового кризиса.

В-четвертых, национальные государства оказались не в состоянии построить мировой порядок развития и воспроизводства наиболее выдающихся достижений человечества. Вместо этого было допущено скатывание мира в полуконтролируемый хаос, зафиксированный в идеях «интернационального плюрализма» и «многополярный мир». Это выражается не только и не столько в кризисе ООН и иных международных институтов «развития» или «безопасности», сколько в ставке наиболее могущественных интернациональных сил на мировую гражданскую войну - тотальную войну «всех против всех», ориентированную на бесконечное взаимное уничтожение различными группами мирового населения друг друга[xliii]. Здесь уже не удивляют агрессии против Ирака или Югославии, когда повод агрессии многократно усиливается во времени - как это очевидно в Югославии, когда во многом выдуманные «этнические чистки» со стороны сербов заканчиваются фактическими массовыми убийствами сербов косовскими албанцами.

В-пятых, утеряна сверхценность личности и задача личного бессмертия, всеобщей становится мировоззрение индивидуализма и эгоизма, когда люди прямо рассматриваются в качестве Homo oeconomicus (человеков экономических), когда открыто декларируются задачи стать экономическими скотами, жизнь которых должна заключаться, как точно сформулировал будучи ещё начальником Департамента социального развития Правительства Российской Федерации Е.Ш. Гонтмахер (сейчас он помогает А. Починку в министерстве здравоохранения и социального развития), в том, чтобы «суетиться на ниве зарабатывания средств».

Важно отметить, что оказались тупиковыми и ложными любые попытки противопоставить отмеченным выше разрушительные процессы на основе реакции и симметричной альтернативы.

Так, опыт показал, что «звериный оскал капитализм» не преодолеть казарменным социализмом и гарантированными социальными благами. «Гуляш-коммунизм» Хрущёва так же быстро вырождается в потребительство и отказ от ответственности за общественное развитие как и идея конкуренции (социал-дарвинизма).

Безотносительность к общественному развитию научно-технического прогресса не преодолеть «зелёной» идеологией т.н. экологического мировоззрения. Простое прекращение научно-технического прогресса оборачивается банальными ужасами деиндустриализации и техносферной деградации.

Противостояние финансово-спекулятивному капиталу и глобальной диктатуре доллара в виде замкнутых автаркий и принуждения к морально устаревшему и примитивному труда также не является выходом.

Не является выходом и прекращение анархии международных отношений и мировой гражданской войны через построение однополюсной системы в виде глобальной сверхимперии или гиперимперии США

Все действия США и, особенно, агрессия против Ирака однозначно показали, что свой глобальный порядок американцы и те, кто действует с ними и через них, строят исключительно на принципе единоличных решений и узурпации и в основе действий США стоит, прежде всего, прямая военная сила. Глобальный порядок по США ни в коей мере не направлен на решение проблем всего человечества. Нынешние США не являются лидером и авангардом человечества, а узкой своекорыстной корпорацией, которая будет и впредь решать свои внутрикорпоративные проблемы за счёт остального мира.

Показательно, что США и Великобритания не стали устраивать шоу с обнаружением ОМП или его остатков в Ираке. Это означает не то, что не было такой возможности, и не то, что «не до этого», и не то, что им безразлично мнение «мирового сообщества», а то, что именно в демонстрации вседозволенности и состояла реальная цель захвата Ирака. Не в нефти, не в безопасности и даже не в помощи Израилю - а в демонстрации, прямо по Родиону Раскольникову, вседозволенности и того, что они «право имеют».

Однако за всеми указанными тупиками и тревожными обстоятельствами, за перечисленными вариантами «конца света» стоят не злокозненные люди, организации или государственности, а фундаментальные мировые проблемы - т.е. открытые и не имеющие в культуре на данный момент отработанных решений.

Решение каждой из таких проблем требует для своего решения культурно-технологических революций и тотального преобразования всех существующих наук и практик. Это невозможно сделать на принципе интересов и конкуренции, это требует иного мироустройства.

Собственно для этого и нужна мировая держава, т.е. государственность, которая сорганизовывает народы и страны на решение мировых проблем и организацию мирового развития.

… Создаётся ощущение, что во Вселенной на время произошла остановка и некоторое смятение, что Вселенная «задумалась» о том, какой дальше миру и человечеству делать шаг.

Для нас это и означает то, что ключевой проблемой современности является проблема мирового развития.

Будет ли организовано мировое развитие, возникнет ли субъект управления мировым развитием или человечеству не удастся породить, выделить из себя субъект мирового развития и справиться с ситуацией - вот в чём сегодня главный вопрос.

Мировое развитие не обеспечено ни доктринально, ни институционально. Сегодня в мире отсутствуют организованные сообщества, которые были бы в состоянии и реально бы хотели принять на себя ответственность за управление мировым развитием.

Что нужно для организации мирового развития? Кто в состоянии управлять мировым развитием?

Мировое развитие требует систематической рефлексии способов и условий существования человечества.

И для того, чтобы организовывать мировое развитие и управлять мировым развитием, нужна особая государственность - мировая держава.

Зачем Россия нужна миру?

В чём принципиальная разница между гиперимперией и мировой державой?

Гиперимперия создаётся за счёт уничтожения своеобразия народов и стран и в конечном счете принимает форму мирового правительства.

Прекрасным примером здесь служат рассуждения Роберта Райта на тему «Новый мировой порядок»[xliv]. Для обоснования необходимости создания единого мирового правительства под началом, разумеется, США, Роберт Райт поступает типичным способом - вводит ложную альтернативу в виде антитезы «Джихад против МакМира» (Jihad vs McWorld).

Согласно Р. Райту «многие представители первой школы, глядя в будущее, видят, как ширится чума трайбализма: гражданские войны, этнические конфликты, терроризм — и все это вооруженное новыми и смертоносными технологиями и во взрывчатом контексте перенаселения и экологического кризиса… на смену четкой структуре национальных государств придет крошево городов-государств, городов-трущоб, смутных и анархических регионализмов… Повсюду распространятся частные армии и наркокартели, а «криминальная анархия» превратится в «реальную «стратегическую» угрозу».

… В сценарии номер два главная проблема — не хаос, а, наоборот, жуткий вариант порядка. Порядок этот складывается отчасти благодаря многонациональным корпорациям и кругосветным финансистам, которые заправляют МакМиром. Они присягнули не какой-нибудь стране, а исключительно барышу и внедрили свои ценности в такие наднациональные организации, как Международный валютный фонд и Всемирная торговая организация, щупальца которых грозят медленно опутать, а затем раздавить всякую национальную независимость. С этой точки зрения, в питательном бульоне наднациональных аббревиатур — МВФ, ВТО, ООН, NАFТА и т. д. — выводится грядущая планетарная власть, сокрушающий суверенитеты Новый мировой порядок. В апокалиптических видениях христианских фундаменталистов такие организации буквально служат Антихристу.

Важное различие между двумя этими школами — между теми, кто боится хаоса, и теми, кто боится порядка, — заключается в том, что вторые более безумны…

Мировое правительство (government) — единый, централизованный, общепланетарный орган власти — может быть, и не возникнет, но нечто достаточно прочное, чтобы носить имя органа мирового управления (governance), — вещь вполне вероятная… Можно сказать, что мировое управление — это просто судьба человечества…».

Такое глобальное, всеземное правительство, разумеется, предлагается в самых благородных целях, однако его истинный характер состоит в том, что страны и народы в этом случае не усиливаются, а становятся аморфным материалом, своего рода «глиной», для унифицированного мирового правительства, и, стало быть, государственности (в том числе, кстати, и американская) не развиваются и преобразуются, а уничтожаются.

Это очевидно, в частности, из приводимого тем же Р. Райтом примера: «Но травма умеет превращать немыслимое в тривиальное. В середине Второй мировой войны историк Арнольд Тойнби встретился в Принстоне (штат Нью-Джерси) с группой видных политиков, чтобы обсудить послевоенное устройство мира. К концу встречи Тойнби убедил Джона Фостера Даллеса — непреклонного консерватора, который впоследствии стал госсекретарем у Эйзенхауэра, — что мировое правительство необходимо. Даллес подписался под резолюцией, где говорилось, что «будучи христианами, мы обязаны указать на моральные выводы из фактической взаимозависимости, к которой сегодня пришел мир. Мир превратился в единое сообщество, и члены этого сообщества уже не имеют морального права держаться за «суверенитет» или «независимость», которые сегодня стали не более чем юридическим оправданием для действий без оглядки на причиняемый другим ущерб».

В настоящее время этот курс на мировое правительство реализуется на основе США, которых делают гиперимперией[xlv].

России здесь уготованы вполне понятные роль и место.

Так, предельно ясно это обозначено в статье профессора государственного права и политики Университета Джорджа Мейсона (штат Вирджиния) Марка Каца в «The Moscow Times» «Может ли Россия стать великой державой? Россия более не возродится из пепла, как птица-феникс»: «Снижение желания или способности США действовать как суперсила-мощь (superpower) приведут только к одному - к тому, что Россия станет ещё слабее. Выбор сегодня у России только один: стать младшим партнёром США или слабой, изолированной страной, которая не в состоянии справиться ни с одной из угроз»[xlvi].

Но России не стоит следовать вышеприведенным логике, советам и указаниям.

Уже сегодня очевидно, что у гиперимперии и мирового правительства нет никаких перспектив.

И наоборот, открывается уникальное и величественное поле для действия России как мировой державы.

Именно мировая держава больше всего нужна сегодня мировым народам, поскольку только в этом случае у них появляется шанс на сохранение и творческое развитие собственной уникальности, самобытности и независимости.

В строительстве мировой державы и лежит точный ответ на вопрос «Зачем Россия нужна миру?».

Без России как мировой державы у человечества нет перспектив и история действительно может однажды закончиться.

И, наоборот.