МН: Расскажите, пожалуйста, о Комиссии РАН по борьбе с лженаукой. Что это за организация, когда она была создана, каковы ее задачи?

Полищук: Комиссия образована при Президиуме РАН в ноябре 1998 года в связи с наблюдаемой деградацией общественного сознания, угрожающей выполнению задач модернизации и безопасности России. Вошли в нее около сорока человек. Возглавляет Комиссию академик РАН Эдуард Павлович Кругляков. В число ее участников входит академик РАН Виталий Лазаревич Гинзбург, нобелевский лауреат, один из инициаторов недавнего открытого письма десяти академиков РАН президенту России об опасности клерикализации нашего светского многонационального государства. Комиссия выпускает бюллетень «В защиту науки». Комиссия общественная, и она призвана, в частности, противостоять наступлению на общество псевдонауки и оккультизма, которые хлынули в информационное пространство России после крушения коммунистической идеологии. Это особенно видно по СМИ – теперь многие даже солидные издания публикуют гороскопы, астрологические прогнозы и тому подобное. Опаснее то, что встречаются новые лысенки, люди высокого социально-экономического статуса, которые претендуют на перестройку обороны и экономики России с помощью федеральных программ создания вечных двигателей с коэффициентом полезного действия больше 100%, противоречащих законам механики «инерциоидов», промышленной добычи энергии вакуума, лёгкого превращения разных металлов в золото, привлечения «энерго-информационных полей», астрологии и прочего оккультизма в практику работы различных серьёзных ведомств и предприятий. При этом нашу Комиссию некоторые люди пытаются представить в роли некой новой инквизиции, хотя мы опираемся на единые для всех опытно проверяемые научные факты и логику.

МН: Надо полагать, церковь в противостоянии оккультизму является союзницей науки?

Полищук: В борьбе с дохристианским языческим оккультизмом, с тем, что богословы именуют бездуховной мистикой, церковь и наука являются союзниками. В смутные времена, когда происходит столкновение и разрушение различных мировоззренческих установок, активизируются примитивные и устойчивые своей примитивностью структуры первобытного магического сознания. Общество же всегда структурируется не только по уровню благосостояния, но и по различиям познавательных возрастов, которые не обязательно коррелируют с биологическим возрастом человека. Человек – существо не только разумное, но и эмоционально-волевое, и его разумное и эмоционально-волевое начала должны быть в гармонии, различной для различных социальных страт. Когда выродившийся в рассудок разум слишком отрывается от почвы реальности, разрушая указанную гармонию, он терпит поражение в противостоянии вере. Так, например, возникло то, что для эллинов было безумием – христианские религиозные догматы. Дело в различии переживаемого существования и уразумеваемой сущности. Говоря словами Сергея Аверинцева, существование – это жизненный поток явлений с их нерасчлененными символами человеческого самоощущения-в-мире, отличный от извлекаемой из этого потока неподвижно-самотождественнпй сущности. Человеческому существованию присуще переживание тайны бытия, а стремление её разгадать присуще его сущности. Религия учит предстоянию перед лицом этой тайны, наука же штурмует её и с боями раздвигает границы естественного, демистифицируя и отменяя «чудеса». При этом наука как развивающееся понятие самокритична, тогда как религия – догматична и авторитарна. Как сказал Сергей Аверинцев, фидеистический рационализм враждебен духу научности и в определённой степени – религиозному переживанию тайны. Так что для религии вредно углубляться на территорию школьного и академического научного знания.

МН: Скажите, верны ли, на Ваш взгляд, слова американского физика Стивена Вайнберга о том, что «опыт ученого делает религию совершенно несущественной»? Эти слова приводили в упомянутом выше письме российские академики.

Полищук: В дискуссиях на эту тему часто приводят слова Эйнштейна «нельзя верить в безбожную науку» как доказательство его религиозности. Но это лукавство, неприемлемое для христианина. Ведь что Эйнштейн понимал под религиозностью? Он рассматривал религию в контексте ее исторического становления. В первобытном обществе была укоренена религия страха, затем возникает религия морали, затем – космическое религиозное чувство, несовместимое с верой в персонифицированного Бога. Антропоморфной концепции Бога как личности в этом мировоззрении не существует. Эйнштейн пишет: «Для того, кто всецело убежден в универсальности действия закона причинности, идея о существе, способном вмешиваться в ход мировых событий, абсолютно невозможна». А также: «…Науку обвиняют, хотя и несправедливо, в том, что она подорвала мораль. На самом же деле этическое поведение человека должно основываться на сочувствии, образовании и общественных связях. Никакой религиозной основы для этого не требуется. Было бы очень скверно для людей, если бы их можно было удерживать лишь силой страха и кары и надеждой на воздаяние по заслугам после смерти». Религия и наука – это непримиримые противоположности, если их рассматривать в таком смысле. И когда он писал, что «в наш материалистический век подлинными учеными могут быть только религиозные люди», он имел в виду их спинозовский интеллектуальный восторг перед лицом космической гармонии мироздания. Религиозные политеистическая и монотеистическая стадии в эволюции мировоззрения необходимы и естественны, но у посвятивших свою жизнь науке людей они могут естественно переходить в стадию универсального космического чувства, сближающего деистов, пантеистов и просвещённых атеистов. По словам Эйнштейна, «в пробуждении и поддержании этого чувства у тех, кто способен его переживать, и состоит важнейшая функция искусства и науки». Ученые с их того или иного рода космическим чувством достойны такого же уважения, как буддисты и теисты.

МН: Бесспорно, ученые достойны самого глубокого уважения. А какая же мировоззренческая стадия, по вашему мнению, является более высокой по отношению к религиозной?

Полищук: А какая стадия становления человека выше – юношеская, взрослая или старческая? Одни задачи требуют вдохновения, другие – прагматизма и силы, третьи – мудрости. Здесь лучше от порядка субординации перейти к порядку координации. Православный священник Александр Ельчанинов призывал «учиться у тех же католиков». А я призываю верующих учиться у учёных. Я видел, как горели глаза у самых разных слушателей на публичных выступлениях Гинзбурга, Алфёрова, Кардашёва, Гросса, Арнольда, Линде. Разум не дает атеисту Гинзбургу санкции верить в сверхъестественное, но он признаёт, что Библия – это выдающийся памятник человеческой культуры и что каждый культурный человек должен иметь представление о всех мировых религиях. Школьные учебники по истории религий мира в России уже созданы. Надо учитывать, что в такой многоконфессиональной стране, как Россия, говорить об одной религии в ущерб знанию о других религиях – нечестно. Для Эйнштейна «люди, подобные Демокриту, Франциску Ассизскому и Спинозе, имеют много общего». Зачем лишать школьников возможности различать все созвездия на культурном небосклоне человечества, любовно выделяя среди них родное российское созвездие?

МН: Скажите, теология – это наука?

Полищук: Кроме ответов «да» и «нет» есть ещё ответ «различаю». По форме, по термину – теология есть наука, по содержанию – вероучение, как и, кстати, «научный коммунизм». В слове «теология» есть «логос», указывающий на научность. Но я уже говорил о противоречивости фидеистического рационализма. Кроме того, католический эссенциализм и православный энергетизм толкуют Слово-Логос по-разному. Не случайно Федор Достоевский писал в своём дневнике, что если Христос и истина не одно, то он скорее с Христом вне истины, чем с истиной вне Христа. Он имел в виду, очевидно, плоскую «евклидову» механическую мёртвую истину. Но мир и истина о мире есть процесс, и сегодня истина мира уже «неевклидова». Однако при всей своей процессивности истина для всех одна. И возникает неизбежная альтернатива: если Бог объективно существует, то атеизм есть теологическая проблема; но если Бог существует только в создающем человека виртуальном пространстве культуры, то религия – это научная проблема. При этом следует различать живое тёплое переживание и холодную теорию типа теологии или герменевтики (впрочем, даже в математике для понимающего её заключён «жар холодных чисел»): эксцесс рассудочности и формализации разрушает и юное религиозное одушевление, и зрелую глубокую научную интуицию.

МН: Давайте поясним: фидеизм – концепция превосходства веры над разумом. Но ведь научный подход враждебен не всему, что связано с верой?

Полищук: Религия, искусство, философия и наука – это разные ветви единого куста культуры, растущие из единого корня. Этим общим корнем является миф, у которого есть своя логика (по Голосовкеру) и своя диалектика (по Лосеву). Ведь человек разумный начинается там и тогда, где и когда он с несуществующим начинает действовать, как с существующим, то есть начинается с мифа. Человеческое познание родилось вместе с человеком: когда он начал сталкивать предметы и стихии природы друг с другом, возник язык жестов, рисунков, символов и слов, смысл которых продиктован смыслом их реалий. Возникло виртуальное пространство культуры, возник язык как «дом человеческого бытия», вспомним Хайдеггера. У Лобачевского есть интересная мысль: «Поверхности и линии не существуют в природе, а только в воображении: они предполагают, следовательно, свойство тел, познание которых должно родить в нас понятие о поверхностях и линиях». Когда, преодолевая чувство реальности, родились поверхности и линии как научные мифы, эмпирическое «землемерие» превратилось в теоретическую науку «геометрию». Наука есть развивающееся понятие, и всё древо познания выросло из единого семени понятия бытия. Поскольку каждая система научных понятий противоречива, наука рождает новые понятия, рождающие новые противоречия. Сегодня виден предел применимости понятий не только актуальной бесконечности, вечности, пространства, времени, но и материи. Рождение новых понятий сопровождается глубоким смысловым преображением всей научной картины мира. Если же богословы в свою очередь не вдохнут новую жизнь в старые религиозные мифы, они не смогут ответить адекватно на новые вызовы истории, требующей новых ответов на старые вопросы.

МН: Как мы знаем, богословское обсуждение многих «старых вопросов» ведется, и очень активно. Расскажите, как вы лично пришли к размышлениям о Боге.

Полищук: В наше время было мало возможностей приобрести в школе честные гуманитарные познания, но была возможность увлечься честной физикой и точной математикой. Мой дед, Иван Захарович Никитин, был старовер, а мать Валентина Никитина – коммунистка. Ее двоюродный брат, Александр Васильевич Беляков, в 1937 году с Чкаловым и Байдуковым совершил беспосадочный перелёт из Москвы в США через Северный полюс. Он был «сталинским соколом». Это совершенно различные судьбы, и сегодня, спустя одно-два поколения, мы вынуждены помещать тех, кто нам дорог, в более широкий культурный контекст – с тем, чтобы по-прежнему любить тех и других, не разделяя их мировоззренческих позиций. Нельзя быть эпигонами наших предков, надо вырабатывать новые, более реальные представления.

МН: И на какой основе могут строиться новые представления?

Полищук: Новому времени потребны новая мера реализма и новый миф. Выбирая их, каждое поколение и каждый человек рискуют, но делать это необходимо. Надо на языке понятий систематизировать прошлую живую историю как нечто ставшее, чтобы сознательно оживить её продолжение собственным жизненным материалом, сделать собственный выбор. Надо понять, что не случайно в Европу на определенном историческом этапе пришло христианство. Не случайно автократор-самодержец Цезарь и пантократор-вседержитель Христос были востребованы историей примерно в одно время: неестественная императорская власть после исчерпавшей свой ресурс естественных отношений республиканской власти получила идеологическую санкцию от неотмирного христианства с его концепцией сверхъестественной власти императора небесного. На заре христианства первые христианские мученики демонстрировали великую самоотверженность, а на начавшемся излёте христианства одни христиане сжигали других христиан на кострах инквизиции и в древесных срубах. Помимо утопии теократии была утопия «Государства» Платона и коммунизма Маркса. Все эти утопии исходили из неявной предпосылки возможности полного уничтожения социальной энтропии с опорой на всемогущую волю или всемогущий разум. Сегодня мы знаем, что хаос, энтропию можно только непрерывно вытеснять из одних мест (социальных страт, государств и т.д.) в другие ценой её общего увеличения. В этом смысле жизнь подобна фронту огня: в топку истории идут поколения и народы, успевая передать эстафету жизни и достоинства потомкам.

МН: Есть у современной науки какие-либо представления о душе?

Полищук: Душа – это не субстанция, но свойство, форма, закон человеческой жизни, не «что», но «как». Цель – это вынесенный в будущее прошлый опыт, трансцендирующий настоящее. Здесь у человечества есть проблемы. Мир идёт навстречу системному кризису. Это будущий демографический предел и разного рода ресурсные и энергетический пределы накопленного и текущего солнечного излучения. Каждую секунду на землю падает два килограмма низкоэнтропийного солнечного света, перерабатываемого Землёй в высокоэнтропийную форму. Приток солнечной негэнтропии (упорядочения) запускает появление и развитие флоры, над которой с помощью пищевых цепей надстраивается пирамида фауны с человеком на вершине. В биосфере имеет место самокоррекция биологического наследственного кода с помощью смены поколений и полового диморфизма, а в социуме как ноосферной части биосферы – самокоррекция социокультурного наследственного кода через смену культурно-исторических эпох.

МН: Два килограмма солнечного света в секунду?

Полищук: Это легко подсчитать: каждый оптический фотон весит примерно десять в минус тридцать третьей степени грамма. Всего Солнце излучает примерно 4 миллиона тонн света в секунду, на Землю падает одна двухмиллиардная часть. Накопленные ресурсы природы тоже конечны. Джордж Сорос давно говорил, что внутрироссийская борьба – это прежде всего борьба за ресурсы. Кстати, одним из важнейших мировых природных ресурсов является Сибирь. России важно защитить её и при этом не отстать от других развитых стран в переводе народного хозяйства на новую технологическую платформу.

МН: И каким вы видите будущее в контексте нашего теперешнего разговора о вере и науке?

Полищук: И соматическое, и социокультурное развитие идет через поляризацию и последующее взаимооплодотворение противоположных взаимно дополнительных начал. Западный техноцентризм и восточный культуроцентризм уже соединились в некоторых странах Юго-Восточной Азии и в будущем могут соединиться в России, которая сохранила живость духа и свою необыкновенную стойкость во всех исторических испытаниях. Динамика России может быть адекватно понята только в контексте мировой динамики: Россия в значительной степени замкнута на мировую экономику, а мировая экономика замкнута только на самоё себя. Но чтобы Россия была чем-то для других, она прежде всего должна стать чем-то для самой себя. Именно в этом контексте, в результате честного и профессионального нетривиального диалога различных общественных сил России, следует определить нужную пропорцию затрат ограниченных интеллектуальных, моральных, правовых, финансовых, организационных и медийных ресурсов на развитие России. Это значит и развитие различных традиционных конфессий, и фундаментальной науки и её приложений, без чего модернизация нашей страны невозможна.

Беседовала Василина Орлова