Основной исходной точкой моих размышлений, как, вероятно, и многих читателей, было желание понять, что произошло с нашей страной и народом. Часто этот исторический перелом характеризуют как то, что Советский Союз проиграл «холодную войну». Мне кажется, что такое понимание очень неточно. Вспомним проигранные войны в ХХ или в XIX веке. Россия проиграла русско-японскую войну или Крымскую. Франция— франко-прусскую и так далее. Во всех случаях проигравшая сторона теряла некоторые территории, выплачивала определенную контрибуцию, подвергалась болезненным геополитическим ограничениям, но не происходило вмешательства в ее внутреннюю жизнь. В нашем же случае были, конечно, и потери территории, более того, страна распалась на части. Можно сказать, что была и контрибуция — размеры ценностей, перетекших на Запад, трудно даже определить, но ясно, что речь идет о триллионах долларов. Но сверх всего этого, радикально была изменена наша внутренняя жизнь — как в России, так и в большинстве ее осколков. Причем все эти изменения носят характер подстраивания под жизнь и требования Запада.

Экономика, раньше почти полностью принадлежавшая государству, теперь почти вся находится в частных руках. Возникли колоссальные состояния, появились так называемые олигархи. Фамилии выходцев из России стоят в списках богатейших людей мира. Была принята и политическая система западных стран, основанная на борьбе партий, выборах, влиянии средств массовой информации, которые, в свою очередь, регулируются финансовой поддержкой. Внешняя политика России теперь основана на безусловной привязке к политике стран и союзов Запада, США, НАТО и так далее. Причем когда Россия шла на крайне болезненные для нее уступки, например в вопросе об отношениях с Сербией, с исламским миром, о собственной обороне, то это никогда не сопровождалось реальными, а не на словах уступками противоположной стороны. То есть подчеркивалось, что они делаются не на основе равноправия, а продиктованы побежденной стороне.

Одновременно была предпринята массированная попытка подавить независимость русского сознания, унизить его и смешать с грязью. Так, радио «Свобода» утверждало, что «перестройка не только должна демонтировать то, что называется тоталитарным социализмом, но и изменить духовный строй русского человека, приблизить его к западному складу сознания». Должна произойти «мутация русского духа»! Нужно «русского человека выбить из традиции». Нам внушалось, именно внушалось без доказательств, что человеческая история имеет характер движения в определенную сторону. Это движение и называется прогрессом. В нем западные страны ушли далеко вперед, они «передовые», «прогрессивные». А Россия очень отстала, может быть, безнадежно, благодаря как раз той «традиции русского человека», из которой его и надо «выбить». И более наглядно: когда русские войска уходили из Германии, отдавая геополитические позиции, завоеванные в самой кровопролитной войне в истории, им аккомпанировал на барабане пьяный президент России. Такая ситуация вообще, насколько я знаю, не имеет прецедентов в истории. Был в Древнем Риме такой сенатор Катон, который оканчивал каждую свою речь словами: «Карфаген должен быть разрушен». Но никому же не приходило в голову предложить, чтобы какой-то вождь карфагенян при этом играл на барабане. И эта красочная картина сейчас довольно часто воспроизводится на телевидении. Более того, этот президент недавно в связи с каким-то юбилеем был награжден за свои заслуги высшим орденом, выдуманным сейчас в новой России. Так что то, что с нами произошло, — это не проигранная война, а победа одной цивилизации над другой, ей чуждой, которую надо истребить, превратить в духовную пустыню, где, как говорится, и трава не растет. Вот эту ситуацию нам и следует обдумать.

Западная цивилизация

Я хотел бы немножко конкретизировать, что мы подразумеваем под западной цивилизацией, чтобы было ясно, о чем идет речь. Что же это за цивилизация такая, во власти которой мы оказались? Мы уже применяли термины «западная цивилизация», «Запад». Ими пользуются многие авторы. Конечно, это очень специфическая цивилизация, зародившаяся в Западной Европе. Позже ее материальный «силовой» центр переместился в Северную Америку. Она очень неожиданно проявилась в XV–XVI веках. Это была, как ее называют, эпоха великих географических открытий. Положение было парадоксальным. Западная Европа, казалось бы, поглощена своими делами. Во Франции еще шла или только что закончилась Столетняя война с Англией. В Германии назревала, а позже разразилась Реформация, сопровождаемая религиозными войнами. Пиренейский полуостров еще не был освобожден от арабов. Турки осаждали Вену. И в это время западноевропейцы с невероятной энергией бросились захватывать территории по всему миру — в Индии, Америке и Африке, вывозя оттуда золото и рабов. Это была первая экспансия западной цивилизации. Вторая, называемая «коперниканской революцией», была направлена в сторону природы. Началом ее считается, конечно очень приближенно, появление учения Коперника в середине XVI века. А основные успехи приходятся на XVII век. Тогда были сделаны открытия Галилея, Кеплера, Декарта, Ньютона, создавших дух новой науки. Подобно тому как путешествия XV–XVI веков бесконечно расширили кругозор западных европейцев, так открытия XVII века и последующее развитие науки открыло им целый новый мир звезд, галактик, атомов, молекул. Причем в первом случае была приобретена власть над новыми странами, во втором — над явлениями природы. Наконец, в конце XVIII и в XIX веке был создан новый экономический уклад, сделавший экономику западных стран во много раз продуктивнее. Это то, что обычно называется капитализмом. Основой было полное освобождение экономики от контроля общества — государства, гильдий, цехов, церкви и даже совести. Контроль переходил полностью в руки рынка. Рынок — это удивительная конструкция, нечто вроде громадного компьютера, позволяющего регулировать самые различные стороны производства с целью общего роста экономики. Адам Смит называет его «невидимой рукой». То есть производитель должен думать только о наибольшем возможном доходе, а «невидимая рука» уже сама поведет его в ту сторону, которая нужна для общего роста экономики. И эта конструкция действует тем эффективнее, чем большая часть экономической жизни большего числа людей ей подчиняется. Никакая человеческая контролирующая система не способна с ней конкурировать. Но действие этого компьютера имеет свои границы, которые определяются тем, что рынок способен вообще воспринимать только факторы, выраженные в числах: ценах товаров. Поэтому полностью подчиненная законам рынка экономика по необходимости игнорирует иные требования жизни — такие, как чувство справедливости или сострадания.

Вся рыночная экономика поэтому была построена по типу торговли, а центром ее стала биржа — торговля ценными бумагами. Многое существовавшее в более раннем, традиционном обществе не соответствовало этому новому духу и исчезло. Например, в Англии благотворительность в большой степени была заботой церкви. После конфискации церковных земель при Генрихе VIII она сильно сократилась, но отчасти осуществлялась государством. После английской революции, особенно так называемой «славной революции» 1688 года, общественным мнением благотворительность была вообще отвергнута. Английские экономисты того времени вообще считали бедность не несчастьем, в котором людям нужно помогать, а справедливым наказанием за лень, а также состоянием, благоприятным для создания рыночной экономики. Существует целый ряд цитат самых знаменитых экономических авторов по этому поводу. Зато рыночная капиталистическая экономика оказалась очень удобной для внедрения и создания новой техники на основе последних достижений науки. Последний переворот, связанный со слиянием экономического производства с развитием техники и науки, называется научно-технической революцией, сокращенно НТР. Он происходит в XVIII—XX веках.

Основные принципы западной цивилизации

Многие задавались вопросом: чем же объясняется колоссальный рост силы и продуктивности западной цивилизации? Благодаря имеющимся глубоким исследованиям ответ сейчас более или менее ясен. Можно попытаться сформулировать те основные принципы, на которых эта цивилизация базируется. Как мне кажется, можно выделить два наиболее важных. Первое — это постоянно культивируемая и развиваемая с разных точек зрения концепция власти и силы. Она проявилась и в захватах эпохи великих географических открытий. Ранней формулировкой принципов новой цивилизации считается произведение итальянца Пико делла Мирандола, жившего в XVI веке, «Речь о достоинстве человека». В нем, как часто говорят, отражена психология нового человека, освобождающегося от рабства и покорности авторитетам, чувствующего себя господином Вселенной. Действительно, там Пико заявляет следующее: «Человек может общаться со всеми уровнями Вселенной, может познать последние законы всего, приобрести власть над этим всем: над людьми и вещами, совершать чудеса, недоступные самой природе». Но путем к такому господству он считает магию и знание некоторых тайн, которые были открыты еще древними мудрецами и дают власть над миром. Как бы выполняя эту программу, наука XVII века поставила себе целью открытие законов природы. Именно тогда появились этот термин и это понятие как бы некоторых центральных тайн мира, из которых можно потом вывести все другие его свойства. Многие принципы науки были сформулированы и предсказаны англичанином Фрэнсисом Бэконом в начале XVII века — экспериментальность науки, создание научных коллективов и так далее. Сам он особенных открытий не совершил. Но под его громадным влиянием находились величайшие ученые Англии следующих поколений— Ньютон, Гук, Галлей и другие, объединенные в так называемое Лондонское королевское общество. Бэкон считал, что эксперимент — это насилие или пытка, при помощи которой человек может вырвать у природы ее тайны. Интересно, что и Галилей сравнивал эксперимент с «испанским сапогом», в который нужно зажать природу, чтобы она открыла свои тайны. Наука есть некая битва между человеком и природой. Бэконом был сформулирован лозунг: «Победить природу». Целью он объявлял установление власти над природой, чтобы распоряжаться ее силами. Ему же принадлежит формулировка принципа «Знание — сила». Оба эти лозунга всюду висели еще во времена моей молодости. Наконец, последние, итоговые системы западной философии — Шопенгауэра и Ницше — тоже основывались на концепции воли и власти. Последние политические воплощения этого принципа мы видим в немецком национал-социализме и современной политике США.

Вторым основным принципом западной цивилизации является полное подчинение чувств и обыденного опыта интеллекту и логике — то, что называется чистым рационализмом. Колоссальные успехи естественных наук были связаны с опорой на гипотезы, не только не извлеченные из опыта, но и принципиально непроверяемые. Типичный пример — это всем известный так называемый первый закон Ньютона, на самом деле сформулированный впервые Декартом, согласно которому тело, на которое не действуют никакие силы, совершает равномерное и прямолинейное движение. Конечно, неограниченное прямолинейное движение предполагает бесконечное пространство, которое мы никак наблюдать не можем, как и тело, на которое не действуют никакие силы, мы также не можем наблюдать. Аристотель, например, посчитал бы подобные высказывания пустым набором слов, так как они утверждают нечто о том, чего нет.

Однако такие абстракции оказались очень плодотворными. Этот чисто реалистический подход, естественно, сближает науку и технику. Ведь логическое рассуждение, распадающееся полностью на выражения типа: «из а следует б», может быть смоделировано машиной, в которой движение колесика «а» вызывает движение колесика «б». Возникшая на этом пути наука не способна понять и анализировать то, что не подобно машине. И все время возникает идея, что мир — это огромная машина. Еще в XVII веке Кеплер писал: «Моя цель показать, что мировая машина скорее подобна не Божественному организму, но часовому механизму». Термин «мировая машина» — а писали они по-латыни: «machina mundi» — встречается с самого зарождения новой науки. И объектами новой науки были величины, точно измеримые в числах, а законы природы понимались как математические соотношения между этими числами. Все развитие научно-технической революции было связано с постоянным вытеснением живого техникой. Технический прибор всегда считался надежней, и до сих пор считается надежней, чем то, что называется «человеческим фактором». Техника становится ближе и понятнее, чем живое. А в новом поколении уже и компьютер вытесняет даже традиционный способ человеческой коммуникации — книгу. Эти концепции привели к колоссальным успехам в астрономии и физике. Под влиянием их возникло убеждение, что таким же принципам подчиняются и живые существа, и человеческое общество.

Примером такой, как называют ее, «социальной инженерии» и была попытка построить в нашей стране коммунистическое общество по разработанному задолго до того плану. Другой такой же попыткой было искусственное введение капитализма. Западная цивилизация создала и новую политическую систему — демократию, основанную на выборах, борьбе партий. Сначала в Англии и США она основывалась на очень узком избирательном праве для состоятельных людей, и заведомо только для мужчин. Потом круг имеющих голос расширялся. Эта система также основывалась на некоторой абстракции, положении о равенстве всех людей, которого нет, в особенности в материальном и социальном положении. Но эта система способствовала стремительному развитию капиталистической экономики и научно-технической революции. Уже в ХХ веке западная цивилизация привела к некоторым кризисным явлениям. Например, представление о борьбе с природой, стремление ее победить — к экологическому кризису. Об этом будет подробнее сказано позже.

Благодаря этому к западной цивилизации выработалось в некоторых случаях отрицательное отношение, как к чистой носительнице зла. Например, на Западе иногда это формулируют так, что белая раса — а это, собственно, другой термин для определения западной цивилизации — есть раковая опухоль на теле человечества. Но нельзя забывать, что в период своего расцвета она создала изумительное по красоте искусство: живопись Рафаэля и Рембрандта, скульптуру Микеланджело, музыку Баха и Моцарта, драму Шекспира, романы от Сервантеса до Диккенса и так далее. Во всем этом чувствуется какая-то «божественная красота», никак не укладывавшаяся в образ раковой опухоли. Ведь была же причина, почему петровские реформы были приняты Россией сравнительно легко. Сравнительно, например, с таким явлением, как раскол. Я думаю, тогдашних дворян Запад привлекал не только тем, что показывал, как можно вкусно есть и сладко пить. Ведь это они имели и в своих поместьях в достаточных количествах. Видимо, более чутких из них привлекало новое для них искусство, новые грандиозные философские учения Спинозы и Лейбница, может быть, не всеми до конца понятая, но ощущаемая новая, прекрасная наука. Таков же был путь, которым Запад подчинял себе многие страны, появился слой людей, как бы зачарованных западной культурой. И это оказывало часто более сильное действие, чем огнестрельное оружие, самолеты и атомные бомбы.

Запад и Россия

То полное подчинение Западу, которое мы переживаем сейчас, наступило не внезапно. Это был длительный процесс, занявший около 300 лет. Первые изменения в сторону частичного подчинения западному влиянию связывают обычно с эпохой Петра Первого. Но на самом деле начались они раньше: с освоением Россией достижений западной цивилизации, хотя вся страна в целом сохраняла свои традиции. Можно сравнить это с тем, что человек выучил иностранный язык, не утеряв своей национальности. Россия благодаря этому смогла противостоять давлению Запада: Швеции при Петре Первом, Наполеону, Гитлеру. Она избежала судьбы Индии или Китая, не стала колонией, достигла своих естественных географических границ. И в результате влияния западной, постренессансной цивилизации на русскую цивилизацию, основанную на византийской, возникла великая русская культура XIX века.

Однако этот процесс был далеко не безболезненным для России. Произошел раскол между высшим слоем в обществе, в большей или меньшей степени усвоившим плоды западной цивилизации, и основной частью народа, продолжавшей жить в прежней традиции. Меня наглядно поразило это явление, когда я прочитал описание того, как в 1918 году окрестные крестьяне жгли Михайловское. Причем отнюдь не с целью грабежа, а весело, с плясками под песни и под гармошку. С другой стороны, в России, в правящих ее сословиях, образовался слой людей, подпавших под полное влияние Запада, вечно боявшихся, что их примут не за западных европейцев, а за русских. Благодаря этому политика России часто отстаивала вовсе не русские интересы. Однако к ХХ веку Россия все же в основном сохранила свою национальную идентичность. Она осталась глубоко монархической, православной страной. Главное же радикальное различие в путях России и Запада заключалось в отношении к крестьянству. А это был коренной для России вопрос, так как к началу ХХ века еще 80% населения России составляли крестьяне. Западный капитализм возник за счет разорения крестьянства и перемалывания части его в городской пролетариат. В Англии это было связано со сгоном крестьян с их общинных земель.

В США процесс зашел так далеко, что сейчас там только 2–3% населения заняты постоянно в сельском хозяйстве. Хотя около 25% экономики работают на него: машиностроительная, химическая промышленность и так далее. То есть общество максимально стремится сократить контакт с деревней, с землей, как с чем-то опасным, вроде радиоактивных материалов. В России же сохранение крестьянства было не только стремлением самого крестьянства, но и сознательной целью администрации. Еще при реформах 1861 года при освобождении крестьян была сохранена община именно с целью предотвратить пролетаризацию деревни. Когда же стало ясно, что община сковывает экономическое развитие, то планы ее реформирования разрабатывались министром Александра III Бунге, позже комиссиями Витте и наконец воплотились в реформах Столыпина. Но, что самое значительное, в России был найден реальный тогда путь развития сельского хозяйства в условиях высокоиндустриального общества, а именно — кооперация. Ученые и одновременно общественные деятели этого направления назывались аграрниками. Это были Чупров, Кондратьев, Чаянов, Бруцкус, Студенский и другие.

Удивительно, что в Англии и в США существовало такое же движение и даже с таким же названием. Но в то время, как в Англии и США это ограничивалось манифестами (в Англии об этом писал известный писатель Честертон, в США — менее у нас популярный Тейт), в России кооперативное движение приняло колоссальные размеры. Перед Первой мировой войной им было охвачено более половины крестьянского населения. Здесь происходило действительно столкновение разных принципов. Крестьянский труд предполагает личное решение, что и как сеять, как жать, когда жать, когда свозить и так далее. В этом смысле он столь же творческий, как труд поэта или ученого. Внешне крестьянин столь не похож на поэта, что трудно поверить в сходство их дела. Но главное, самое существенное — совпадает. С той разницей, что пока общество не приобрело чисто городской тип, земледелие остается единственной формой творческого труда, открытого для большей части населения. Как пишет Чаянов, к крестьянскому хозяйству неприменима теория стандартной политэкономии — рента, эксплуатация, доходы. Там была, как он пишет, своя концепция выгодности. То есть выгодой для крестьянина был не доход, а возможность заниматься своим трудом. И то же, я думаю, сказал бы и любой художник или ученый о своей работе.

Благодаря этому, говорит Чаянов, индивидуальное трудовое крестьянское хозяйство в кризисных ситуациях оказывалось более устойчивым, чем хозяйство, ориентированное на выгоду. Оно могло какое-то время мириться с уменьшением дохода, не идти на увеличение усилий, не оправданных доходами. Но именно благодаря этим чертам оно плохо интегрировалось в капиталистическое хозяйство. Ведь рынок функционировал только в терминах цен и доходов. Да и весь дух западной цивилизации, представляющей себе мир как машину, был крестьянскому хозяйству противоположен. Таким образом, то, что Россия вплоть до начала ХХ века оставалась в подавляющей своей части крестьянской, показывает, что она далеко не подчинялась тогда нормам западной цивилизации.

Как Запад подчинил Россию?

В начале ХХ века Россия стояла еще перед выбором. В ней действовали силы различного направления. Впервые решающий перелом, как мне представляется, произошел в результате революции 1917 года. Казалось бы, победила коммунистическая власть, яростно антикапиталистическая. Но как нередко бывает в истории, разнящиеся по своей внешности движения выражают одну и ту же историческую тенденцию. Так и коммунизм в форме победившего у нас марксизма был чисто западной концепцией. И, как считали его создатели, осуществлена она должна была быть прежде всего в западных странах, что долгое время очень смущало советских вождей. Коммунизм опирался на ту же самую западную концепцию прогресса, выступавшую в нем в виде закономерной смены экономических формаций. Основная идея всех социалистических учений (включая и марксизм) — создание единого хозяйства, управляемого из центра, как машина. То есть это был тот же принцип западной цивилизации, только машина управлялась не рынком, а государством. Именно поэтому новая власть в России пользовалась значительной западной поддержкой — и интеллигенции, и идеологов Запада, и его финансистов.

Причина этого на первый взгляд загадочного явления, примеров которому очень много, заключается в том, что речь шла о воплощении в жизнь тех же принципов. Новая власть уничтожала традиционные стороны русской жизни, мешавшие торжеству в ней принципов западной цивилизации: религиозность, монархические чувства и, прежде всего, крестьянское, индивидуально-трудовое хозяйство. Последнее и составляло основную проблему власти. Крестьянство также восставало против попыток уничтожить его жизненный уклад, подчинив его общегосударственному хозяйству (как это называл Ленин) через комбеды, коммуну и продразверстку, как некогда против помещиков. То есть фактически против малоземелья, которое тоже делало невозможным их труд и гнало их в город. Поэтому же и на политику новой власти крестьяне ответили тысячами восстаний по всей России — фактически единой крестьянской войной. Ярость противостояния можно оценить, например, по записке Ленина под названием «Товарищи рабочие, идем в последний, решительный бой».

Там можно прочитать: «Волна кулацких восстаний перекидывается по России. Если бы кулакам удалось победить, мы прекрасно знаем, что они бы беспощадно перебили сотни тысяч рабочих, восстанавливая каторгу для рабочих. Так было во всех прежних европейских революциях. Везде кулачье с неслыханной кровожадностью расправлялось с рабочим классом. Никакие сомнения невозможны, кулачье — бешеный враг советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстание кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может. Беспощадная война против этих кулаков! Смерть им! Рабочие должны железной рукой раздавить восстание кулаков. Беспощадное подавление кулаков, этих кровопийц, вампиров, грабителей народа, спекулянтов, наживающихся на голоде». Кто же такие были эти кулаки? В этом же тексте Ленин говорит, что кулаков не более двух миллионов.

С другой стороны, он много раз повторяет, что в истории счет идет на десятки миллионов. Как он пишет часто, «меньше не считается». Это его любимая фраза была. Тогда спрашивается, чем же так безумно опасны эти два миллиона? У них нет ни бронепоездов, как у власти, ни аэропланов, ни артиллерии. Только ружья, принесенные с фронта, и вряд ли много патронов к ним. Как они могут перерезать бесконечное —это, конечно, признак эмоционального возбуждения — число рабочих? Получается какая-то бессмыслица. Если только кулак — это не эвфемизм, то есть другое обозначение — крестьянства. Крестьян-то действительно были десятки миллионов. Вот против них и зовет Ленин в последний и решительный бой. Конечно, судьба крестьянства была предопределена, как всегда в борьбе города с деревней. В тот момент, ввиду ряда обстоятельств, крестьяне от власти отбились, принеся многомиллионные жертвы. Власть вынуждена была объявить нэп, приняв требования крестьянских восстаний. Но лет через 7–8 попытка была предпринята вновь, и тогда удалась на более длительный период. Причем опять под колоссальным террористическим нажимом, который опять назывался раскулачиванием. Здесь можно видеть проявление аналогии: борьба города с деревней имеет такой же характер, как борьба человека с природой. В каждом отдельном месте человек сильнее природы и может ее «победить». Реакция Природы — это гибель целых ее областей, вымирание, грозящее и гибелью человека, который, как-никак, часть природы. Осознав это, он отступает (если еще не поздно).

Как известно, принятию курса на сплошную коллективизацию предшествовал ряд бурных съездов партии — XIII, XIV, XV. Я хочу предложить отчасти новую интерпретацию этих съездов. На них лидеры оппозиции менялись. Например, на XIII съезде ее возглавлял Троцкий. Противостояли ему Зиновьев, Каменев и Сталин. А на XIV съезде оппозицию возглавлял уже Зиновьев при поддержке Каменева. А противостояли ей Сталин, Бухарин и другие. Но требования оппозиции сводились всегда к одному: к обновлению наступления на деревню. Мне представляется, что наиболее активная и энергичная часть партии: те, кто собирался на съезды и партконференции, те, кто их выбирал,— именно этого и требовала. Для нее, для самых принципиальных ее членов, величайшей травмой было отступление нэпа. Эта часть и требовала реванша.

реди членов партии было тогда очень много самоубийств. «Правда» сообщила, например, что в 1925 году 14,7%, то есть почти 15% от умерших членов партии, покончили с собой. А социологи считают, что 1–2% — это норма, или, как они пишут, критический уровень, для любой социальной группы. Изданные сейчас сводки ОГПУ, высылавшиеся тогда очень узкому руководству, сообщают, что в 1922 году из партии выходят, как они там пишут, «целыми комячейками». Вследствие, опять же как пишут, «несогласия с новой экономической политикой». Это в Поволжье, в северном крае, в Сибири, в юго-восточном крае. Видимо, у партии в целом и не было другой программы, кроме идей «военного коммунизма». Ведь идеи «военного коммунизма» просто совпадали с принципами «Коммунистического манифеста». Так, например, в «Коммунистическом манифесте» были предсказаны трудармии Троцкого. Это была основная, идейная основа тех оппозиций. Наконец, более чуткая часть руководства, включая Сталина, поняла, что только на этой основе можно сплотить партию, и приняла ее. Менее чуткими были Бухарин и другие, которые ее не приняли. Но и они сопротивлялись лишь до тех пор, пока не стало ясно, что план удался. Это были, так сказать, чисто тактические разногласия. Да и Сталин при первых столкновениях лишь обвинял их в излишней осторожности, сравнивал даже с чеховским человеком в футляре.

Я называю свою точку зрения лишь отчасти новой, так как Троцкий, уже в эмиграции, не раз заявлял, что «Сталин украл его программу». Но тогдашние его высказывания, в ярости борьбы, были мало убедительны. Впрочем, и Сталин, в период борьбы за «сплошную коллективизацию», сказал (видимо, возражая против подобных обвинений), что «если бы мы пошли за авантюристами типа Троцкого и Зиновьева, то мы бы тогда провалились». Возможно, что главная заслуга Сталина и состояла в том, чтобы угадать правильный момент, когда за годы нэпа страна подкормилась, были укреплены армия и ОГПУ и т.д. Вроде ленинского «сегодня рано, послезавтра — будет поздно». Вообще же, это любопытный и далеко не единственный случай в истории, когда оппозиционная группа подсказывает большой социальной структуре правильную для нее стратегию. Вот пример, который мне кажется красивым.

В конце XII века в городе Лионе, во Франции, сложилась некая религиозная группа вокруг Петра Вальдуса. Они обратились к судье с просьбой разрешить им создать нищенствующий орден. Их отослали к одному кардиналу, который проэкзаменовал их по некоторым богословским вопросам и выяснил, что они в них неграмотны. В просьбе им было отказано. Группа ушла в подполье, стала быстро радикализироваться и еще несколько столетий будоражила Европу. Это была так называемая ересь вальденсов. Но зато когда через некоторое время с аналогичной просьбой обратился Франциск Ассизский, то святой престол не отказал ему. И орден францисканцев играл громадную стабилизирующую роль в средневековом обществе, в тот его период, когда существовали колоссальная нищета и забитость народа.

Но вернемся к России. Аргументируя необходимость массовой коллективизации, Сталин как-то сказал, что без этого невозможно осуществить индустриализацию страны. Конечно, речь шла об определенном пути индустриализации. Но это и был лаконично сформулированный принцип западного капитализма. Индустриализация за счет деревни. Таким образом, Россией именно тогда, как мне кажется, был принят западный путь развития. Элемент заимствования, подражания осознавался тогдашним руководством. Это проявлялось, например, в лозунгах «Догнать и перегнать». Выпускались даже изделия со штампом «ДиП» — догнать и перегнать. Я помню эти лозунги, висящие просто повсюду, в моем детстве, в тридцатые годы. А ведь догнать можно только кого-то, кто бежит впереди. То есть кого признаешь лидирующим. Таким образом, Россия была вынуждена признать принцип развития западной цивилизации, поставить себя в положение догоняющей. Это, естественно, изменило и отношение ко всем ценностям западной цивилизации. Они стали выглядеть привлекательными. И были восприняты верхним слоем коммунистической власти. Во время перестройки эти принципы были полностью осуществлены путем приватизации, юридически оформлены и легализованы.

Кризис Запада — материальные факторы

Сейчас сложилась парадоксальная ситуация. Россия, как уже было сказано, попала в полное подчинение Западу. Но сам Запад переживает кризис, причем вероятнее всего, это агония. На Западе уже давно такой взгляд высказывался. Наиболее сенсационной была в свое время очень яркая книга Шпенглера «Закат Европы», опубликованная сразу после поражения Германии в Первой мировой войне. Сейчас, кстати, вышел ее новый русский перевод. Автор рядом примеров доказывает ложность идеи непрерывного развития человечества, концепции прогресса. Эту концепцию он считает лишь продуктом западной культуры. Он пользуется термином «культура» вместо «цивилизация».

История, с его точки зрения, состоит из разных культур, развивающихся от рождения до гибели как независимые организмы. Впрочем, та же точка зрения была развита Данилевским в книге «Россия и Европа». Там он пишет, в частности: «И прогресс состоит вовсе не в том, чтобы все время идти в одном направлении, а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях». А еще десятилетиями позже Шпенглера — английским историком А.Тойнби в громадном труде «Постижение истории» в 12 томах. Наконец, уже в последнее время (опубликовано в 1993 г.) ведущий западный специалист в новой области, «крестьяноведении», Теодор Шанин пишет, почти повторяя Данилевского: «Нет единой истории человечества. Есть десятки историй разных обществ. Разные страны движутся в разных направлениях, разные классы движутся разными путями, разные группы — разными типами движения». И путем ряда сопоставлений Шпенглер приходит к выводу, что западная культура находится в стадии конца, умирания. Эту стадию в любой культуре он называет цивилизацией. Хотя Шпенглер определял длительность этой стадии в несколько столетий, но все восприняли ее как пророчество о ближайшем будущем. И когда в ближайшее десятилетие такого видимого заката не произошло, интерес к его работе постепенно упал.

Но в последние годы на Западе опять появляется ряд книг под названиями «Смерть Запада», «Самоубийство Запада», «Смерть христианской культуры», «Последние дни мира белых» и так далее. Явно происходит возврат к настроению когда-то столь популярного «Заката Европы». Из этих обзорных работ равно, как из большого числа публикуемых статистических материалов, мы видим удивительную картину внутреннего угасания и разложения Запада на фоне как раз максимально достигнутого им физического могущества. Представляется образ человека, обладающего арсеналом смертельного оружия, вроде атомных бомб или крылатых ракет, и умирающего от пожирающего его недуга, чахотки или СПИДа. Впрочем, нам-то не пристало удивляться подобной картине. Ведь и коммунистическая империя на наших глазах распалась от внутренних причин, разъедавших ее, в момент своей наибольшей внешней силы.

Дальше я изложу сведения, которые приводятся в западной литературе по этому поводу, разделив их по двум признакам: на те, что носят чисто материальный характер, и на те, которые больше относятся к духовной жизни. Прежде всего, многие из упомянутых книг приводят факты, свидетельствующие о том, что Запад умирает в буквальном смысле. С громадной скоростью сокращается население западных стран. Это столь нам знакомое явление — сокращение населения. Поскольку мы с ним резко столкнулись в своей стране, то восприняли как болезненное явление именно нашей жизни, и не сразу бросилось в глаза, что на самом-то деле это явление более широкое. Например, если в 1960 году европейцев, американцев, канадцев и австралийцев было 750 миллионов человек и они составляли четверть от трехмиллиардного населения мира, то за прошедшие 40 лет население Земли увеличилось до 6 миллиардов, но европейские нации практически не выросли, а многие сократились. Если предположить такое же развитие и в будущем, то к 2050 году население мира вырастет еще на 3 миллиарда, но исключительно за счет народов Азии, Латинской Америки и Африки. В 1960 году люди европейского происхождения составляли четверть мирового населения, в 2000 году — одну шестую, а к 2050 году по прогнозам составят лишь одну десятую.

Средний уровень рождаемости в нашей стране катастрофичен, он составляет 1,35 ребенка на одну женщину. Но он ненамного лучше и в Европе — 1,4, а ведь для воспроизведения населения он должен быть, по крайней мере, 2,1. На протяжении последних 10 лет средний уровень рождаемости в Германии был равен 1,3. Это значит, что к 2050 году население Германии сократится с 85 до 59 миллионов. Если не учитывать иммиграции, то к 2100 году ее население будет 38,5 миллионов. В Италии средний уровень рождаемости равен 1,2, еще меньше, чем в России. При его сохранении к 2050 году население ее с 57 миллионов упадет до 41 миллиона. Ниже всего среди западноевропейских стран уровень рождаемости в Испании, где он равен 1,07. Это предсказывает сокращение населения на одну четверть за 50 лет. В 1950 году население Испании в три раза превышало население соседнего Марокко, а к 2050 году Марокко будет иметь вдвое большее население, чем Испания. Этот фактор пока еще не так ярко проявляется, потому что компенсируется массовой иммиграцией в западные страны. Так, специалист по демографии Римского университета Антонио Галини утверждает, что уже сейчас Италия целиком зависит от иммигрантов, которые только и позволяют выдержать стране бремя пенсионного обеспечения. В Германии большая часть иммигрантов — турки, во Франции — алжирцы, негры из бывших колоний, в Англии — жители бывшего британского содружества. При сохранении тех же темпов иммиграции в этом столетии англичане составят меньшинство жителей своей страны.

Наиболее парадоксально положение в США. Общая демографическая ситуация там не так катастрофична. Население, кажется, не сокращается, но состав его в последние годы радикально изменился за счет иммиграции. В 1990-х годах иммигранты и их дети обеспечили весь прирост населения в таких штатах, как Калифорния, Нью-Йорк, Иллинойс, Массачусетс. Наиболее заметная часть потока иммигрантов течет через границу США и Мексики — это латиноамериканцы. За 90-е годы прошлого столетия количество жителей США мексиканского происхождения возросло вдвое, до 21 миллиона человек. Это касается только легальных иммигрантов, а число нелегальных неизвестно, приблизительно оценивается около 6 миллионов. Собственно почти все жители США —иммигранты или их потомки. Но новые иммигранты привносят с собой и совсем новые черты. Они, как правило, совсем не стараются ассимилироваться, стать обычными американцами, как было раньше. Большая их часть оседает в южных штатах, которые они рассматривают как незаконно отнятые когда-то у них земли, что исторически вообще-то совершенно справедливо. Примерно половина Мексики была аннексирована в свое время Соединенными Штатами. Своей истинной родиной они продолжают считать Мексику.

В Техасе есть города, объявившие испанский язык официальным. В Калифорнии в ряде школ преподавание ведется на испанском. Несколько раз поднимался вопрос о переименовании штата Нью-Мексико в Нуэво-Мексико, как он назывался до американской аннексии. Функционирует организация, ставящая себе целью создание нового государства Ацетлан с мексиканским населением, со столицей в Лос-Анджелесе. Сейчас белые уже стали меньшинством в Калифорнии. В 90-е годы ХХ века Техас принял около 3 миллионов новых жителей. Испаноязычное население составляет там 33%. По расчетам демографов, к 2050 году белые составят в штате меньшинство. Можно считать, что США перестали быть плавильным котлом наций, как они говорили «melting pot», чем так гордились, что считали основной стороной американской жизни. Иммигранты из стран третьего мира являются, конечно, жертвами политики Запада, разрушившего их традиционный образ жизни. Но в странах, где они расселяются, они, в свою очередь, разрушают сложившийся там образ жизни. Массовая иммиграция не является всего лишь признаком ослабления западного мира, не способного защититься от напора пришельцев. С ней связаны и крупные экономические интересы. Так, предприниматели приобретают дешевые рабочие руки, особенно это касается нелегальных иммигрантов, не имеющих возможности отстаивать свои права. Как обычно, где замешаны крупные деньги, там расцветает либеральная мысль.

Сейчас на Западе получил гражданство термин «политкорректность», играющий примерно ту же роль, что выражение «антисоветские настроения» в эпоху коммунистического режима. Это обвинение, не требующее доказательств. Так вот, любой призыв к ограничению, урегулированию или хотя бы учету иммиграции объявлен неполиткорректным. Если взглянуть более широко, то становится ясно, что иммиграция совершенно необходима для компенсации падения рождаемости, поскольку Запад желает сохранить привычный уровень комфорта и социальной защищенности — работать-то кто-то должен. Он стоит перед выбором: либо резко увеличить налоги, снизить пенсии, льготы по лечению, либо поручить заселение своих стран выходцам из третьего мира.

Надо помнить, что пессимистические прогнозы легко формулируются и оказывают широкое влияние, но не всегда оправдываются. Возникает сомнение, не так ли обстоит дело и теперь. Крупный американский политик и политолог Патрик Бьюкенен обсуждает этот вопрос в книге «Смерть Запада» и приходит к следующему выводу: смерть Запада — не предсказание, не описание того, что может произойти в некотором будущем, это диагноз, констатация происходящего в настоящий момент. Нации первого мира вымирают. Они оказались в глубоком кризисе не потому, что случилось что-то с третьим миром, а потому что чего-то не случилось у них самих, в их собственных домах.

Другой признак упадка Запада связан с его экономикой. Капитализм, обеспечивающий колоссальную производительную мощь Запада, является очень парадоксальным явлением. На это указал исследовавший генезис капитализма Зомбарт еще в XIX веке в книге «Буржуа» и других работах. Главным фактором, обеспечивавшим неслыханный успех капиталистической системы хозяйства, он считает явление, которое характеризует сложным термином «коммерциализация хозяйственной жизни». Под этим он подразумевает, что благодаря рынку центр тяжести хозяйства перемещается с непосредственного производства на торговые операции. Человеческие, хотя бы и примитивные, эгоистические символы, типа: нажить капитал, увеличить свой социальный статус, приобрести дворянство и так далее— вытесняются более абстрактными целями, например неограниченным увеличением капитала компании. Перед экономикой стоят нечеловеческие цели. Это осуществляется при помощи определяющей роли, которую играют банки, продажа ценных бумаг и биржа. Теоретически анализ Зомбарта был очень ярко подтвержден реальностью ХХ века. Действительно, крупнейший кризис экономики ХХ века в 1929–1933 годах начался именно с биржевого краха на Нью-Йоркской бирже, так называемый «черный» четверг 29 октября 1929 года. Да и теперь состояние мировой экономики определяется индексом продажи определенных бумаг на бирже, а не уровнем производства предметов, необходимых в реальной жизни. Во второй половине ХХ века эта линия развития совершила еще один резкий виток. Согласно различным оценкам, сейчас в сфере биржевых спекуляций вращается в десятки, а по некоторым данным, в сотни раз больше средств, чем в сфере реальной экономики, то есть колоссальные денежные суммы реально ничтожно мало обеспечены. Это усиливается еще и тем, что в 1944 году на конференции в Бреттон-Вудсе ведущие капиталистические страны согласились принять в качестве мировой валюты американский доллар, который обеспечивался золотым запасом США. Но в семидесятые годы это обеспечение было аннулировано правительством США. Надо еще заметить, что печатание доллара доверено группе частных банков Соединенных Штатов, которые могут печатать любое количество долларов в так называемой Федеральной резервной системе. Мировая экономика приобрела характер тех пирамид, которые у нас расплодились в девяностые годы. Ее судьбу трудно иначе себе представить, как неизбежное в таких ситуациях банкротство. Оно бы уже и произошло, если бы существующее положение не было выгодно мировому финансовому капиталу, и особенно грандиозным транснациональным компаниям. Они и поддерживают это положение, иногда чисто силовыми методами. Например, атакой на конкурирующую с долларом валюту.

Руководители Федеральной резервной системы — сначала Волькер, а потом Гриншпан — заявили, что мир сейчас переходит на новый этап экономического развития — постиндустриальную экономику. Реально это и выражается в том, что в спекулятивную экономику вкладывается все больше средств сравнительно с экономикой производящей. Это естественный итог эволюции западного капитализма. Он начал развиваться в Англии за счет деревни. Крестьяне были согнаны со своих общинных земель. В поисках работы они бродили по стране, их ловили, клеймили раскаленным железом, вешали. Так, с одной стороны, создавался городской пролетариат, с другой — за счет доходов с захваченных земель создавалась промышленность. В результате в Западной Европе и Северной Америке крестьянство было сведено к малой части населения, а его духовное, этическое, эстетическое влияние на общество уничтожено. Теперь, всемерно укрепившись, капитализм аналогично стремится покончить со всяким реальным производством. Да и картина жизни получается полностью искаженной.

В доходы сейчас зачисляются выигрыши при спекуляциях на бирже. В результате кажется, что жизненный уровень быстро растет. Но западные критики этой ситуации приводят такой аргумент. Положим, что была бы легализована проституция или торговля наркотиками. Были бы созданы акционерные компании, которые выпускали бы акции, вращавшиеся и продававшиеся на бирже. Тогда можно было бы сказать, что жизненный уровень вырос еще во много раз. Но если считать по так называемым потребительским корзинам, по тому, что реально нужно для семьи, включая медицинское обеспечение, образование и все инфраструктуры, тогда выходит, что жизненный уровень неуклонно понижается, включая и США, и другие западные страны. Вот уже сообщают об отключениях электроэнергии в Калифорнии тамошними Чубайсами — такое знакомое для нас явление. Это ли не признак кризиса? Но ведь раковая опухоль гибнет после того, как она уничтожит организм, в котором она существовала. Таково же положение в капиталистической экономике в западной цивилизации.

Кризис Запада: духовные факторы

Во-первых, это потеря западными странами своего национального лица, как говорится, «идентичности». Положение в США подробно обсуждается в книге известного политолога Хантингтона «Кто мы», изданной в 2004 году и в том же году переведенной на русский. Главным разрушительным фактором является колоссальная иммиграция латиноамериканцев, в основном мексиканцев. Рядом статистических данных автор убедительно показывает, что эти новые американцы совсем не хотят ассимилироваться. Например, они не торопятся хорошо овладеть английским, стараются сохранить владение испанским. Им чуждо американское стремление к большему заработку, они готовы довольствоваться более низким уровнем образования. Создается опасность, что американский народ перестанет объединяться общим «символом веры», как его называет автор. Уже в следующем поколении США могут стать двуязычной и двухкультурной страной. Другой признак был указан еще Шпенглером, который писал: «Для западноевропейского человека уже нечего ожидать великой живописи или музыки». Это предсказание выполнилось.

Но сейчас видно, что и великая литература западной цивилизации осталась в прошлом. В ХХ веке уже не возникали и великие философские системы, такие, как Канта или Гегеля. И даже грандиозная система материалистического, естественнонаучного описания мира, может быть, величайшее по красоте и широте замысла творение западной цивилизации, видимо, тоже кончается. Все знают или, по крайней мере, слышали о переворачивающих наше представление о мире научных открытиях первой половины ХХ века, таких, как квантовая механика, теория относительности, генетика. В последней был открыт материальный носитель наследственности — ген, обнаружено линейное расположение генов в хромосоме.

То же, что происходило во второй половине ХХ века, как мне кажется, является лишь реализацией высказанных ранее идей. А ведь именно культурными своими достижениями западная цивилизация стала привлекательной для представителей других цивилизаций. Эта обаятельность созданной на Западе цивилизации помогла ей привлечь к себе представителей некоторых слоев других народов и облегчала ее экспансию в не меньшей степени, чем порох или канонерки. Однако теперь все это блистательное развитие уже позади.

Такие имена, как Микеланджело и Ньютон, принадлежат сейчас Западу в такой же мере, как Пракситель и Архимед. А сомнительно, чтобы одни крылатые ракеты, атомные бомбы и счета в швейцарских банках смогли заменить эту притягательную сторону западной цивилизации. Когда сейчас говорят о великих достижениях человечества, то вспоминают о спутниках и компьютерах. Но ведь это не наука, цель которой открывать законы природы, а техника. И невольно вспоминается предсказание Шпенглера, который писал, что обычно все силы угасающей культуры сосредоточиваются на развитии техники. Да и современная техника настолько тесно связана с самыми последними достижениями науки, что трудно себе представить развитие одной без другой. К духовным сторонам западной жизни следует отнести и терроризм. Сейчас его связывают исключительно с исламским миром. Но предшествующий взрыву двух башен в Нью-Йорке широкоизвестный теракт в США произошел в Оклахома-сити, когда погибло 168 человек.

Пресса немедленно объявила виновными мусульман, но, пока их искали, выяснилось, что взрыв совершил чистый англосакс по фамилии Вей. Его как раз недавно казнили. Да и теперь в США бывает, что приходит в школу ученик младших классов и убивает нескольких своих соучеников. Полицию сначала поражала меткость. Иногда из шести выстрелов шесть попаданий. Потом выяснили причину. Оказывается, широко распространена детская игра, где у ребенка есть нечто вроде пистолета, а на экране монитора движутся люди. Если он метко нацелится и нажмет спуск, то на экране фигурка падает, течет кровь, разлетаются мозги. Так и отрабатывается меткость. Выяснилось, что это гораздо более дешевый способ учить меткой стрельбе, чем принятый раньше полицией. В результате полиция стала массово закупать эту детскую игру для обучения своих сотрудников.

Терроризм проявился и в Италии, и в Германии, причем отнюдь не как протест беднейших слоев. В Германии чуть ли не сын канцлера был замешан. То есть это протест против самого духа жизни Запада. Так и наркомания, уровень которой тем выше, чем богаче страна. Духовной основой западной цивилизации некогда служило христианство. Это была христианская цивилизация, хотя и основывавшаяся на специфическом христианстве, протестантско-кальвинистском, но все же в основе отношения к жизни представителей западной цивилизации лежал определенный комплекс христианских ценностей. И мы видим, что сейчас именно эти ценности враждебно атакуются господствующей идеологической верхушкой капиталистического общества.

Президент Чехии Гавел сказал: «Мы создали первую атеистическую цивилизацию в истории человечества». Хотя нам-то известно, что таких «первых цивилизаций» было уже много. Но несомненно, что на Западе сейчас действительно сложилась антихристианская цивилизация. Всякое напоминание о христианском прошлом Запада вызывает раздраженные протесты. Так, когда в 1998 году во Франции предполагалось празднование 1500-летия крещения короля франков Хлодвига, то все левые партии объединились в протесте, но двухсотлетие французской революции отмечалось за несколько лет до того как общенациональное торжество с прибытием глав многих государств. В Англии и Франции около половины населения, согласно переписи, заявили, что они не верят ни в какого Бога. В ряде стран, например в Великобритании, из присяги члена парламента изъяты слова, указывающие на христианскую веру.

В США верховный суд постановил изъять из школьных публичных библиотек все экземпляры Библии и творения отцов церкви. Запрещены молитвы в школах и колледжах США, запрещается молиться или даже перекреститься перед студенческими соревнованиями. В ряде случаев судебным постановлением указано убрать кресты или доски с выбитыми на них библейскими заповедями. Судебное постановление требует убрать со всех документов девиз штата Огайо, содержащий цитату из священного писания. В большом числе расплодились кощунственные изображения, вроде статуи «Писающий Христос» или коллажа «Богоматери Гваделупы», почти нагой, в бикини. Кроме этих нападок, имеющих целью вытравить даже память о христианском прошлом, другие нацелены на традиционные, хотя бы и не только христианские ценности. Такой является мощная кампания, имеющая целью вырвать женщину из семьи. В XIX веке американские профсоюзы боролись за зарплату, на которую рабочий мог бы содержать всю семью, включая и жену. В рабочей газете было написано: «Мы надеемся, недалек тот день, когда мужчина сможет обеспечить свою жену и семью, не заставляя женщину трудиться в нечеловеческих условиях на хлопчатобумажной фабрике».

Такая система, когда зарплата мужчины предполагала его способность содержать семью, утвердилась в США к 60-м годам прошлого века. Но тогда возникло феминистское движение, объявившее такое положение одним из методов угнетения женщины и противоречащим конституции. Был провозглашен и осуществлен принцип одинаковой платы за одинаковый труд. Десятки миллионов женщин переместились в офисы. Средняя заработная плата женщин повысилась; соответственно, зарплата мужчин понизилась. Теперь уже женщина волей-неволей по необходимости должна была работать, чтобы вместе с мужчиной содержать семью. Это изменение произошло при поддержке движения феминизма, объявившего семью пережитком рабства. Но теперь освобожденная женщина уже не может рассчитывать на прежнюю многодетную семью.

Проблема была решена широкой кампанией за свободу абортов. В 1973 году Верховный суд признал право на аборт одним из конституционных прав. В результате изменилось как отношение к абортам, так и их доступность. За 10 лет число абортов в год увеличилось до полутора миллионов. С тех пор их было сделано 40 миллионов. Римский папа назвал растущее число абортов победой культуры смерти. И действительно, одновременно пропагандируется и эвтаназия, то есть право врача на помощь в самоубийстве безнадежно больному. При этом учитывается и довольно стандартная ситуация, когда пациент не может сам принять решение и тогда оно принимается комиссией из представителей родственников, врача и юриста. Соответствующий закон уже принят в Голландии. Потеря традиционных ценностей, еще несущих следы христианского происхождения, и стремление к максимальному комфорту, то есть к «жизни для себя», вызвали ответную реакцию. Стали модными любые формы сексуальной жизни, лишь бы они не были связаны с продолжением рода, — гомосексуализм, лесбиянство и так далее. Они даже стали господствовать в жизни. Так, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» пишет: «Три четверти людей, решающих, что поставить на первую полосу нашей газеты, оказались ярко выраженными гомосексуалистами». Когда организация бойскаутов подтвердила запрет гомосексуальных отношений в их среде, это было осуждено верховным судом штата Нью-Джерси и вызвало бурю протеста в печати.

Наконец, важно то, как Запад сам ощущает жизнь. Я помню хорошо, что после войны стали появляться одно за другим предсказания конца человечества, и причем все они шли с Запада, чего во время войны, хотя жизнь была гораздо тяжелее, совсем не было. Сначала это было связано с созданием атомной бомбы и предсказанием неминуемой атомной войны. Было и теоретическое объяснение, что человечество создало силы разрушения, во много раз превышающие его способность их контролировать. Потом появилась концепция демографического кризиса и неконтролируемого роста населения. Крупные биологи, социологи, деятели ООН утверждали, что человечество с этим не в состоянии справиться. Помню, в качестве примера приводилась Индия, которой предсказывалось неизбежное постепенное обнищание и голод. Но сейчас Индия экспортирует продовольствие. Наконец, была сформулирована концепция экологического кризиса. Тут приводились некоторые объективные факты — например, что сейчас гибнет каждый час один вид живого, если считать и растения, и животных. Это грозит в скором будущем потерей устойчивости биосферы, которая является грандиозной, неохватываемой нашим разумом системой взаимодействующих видов. Площадь лесов, которыми наша планета дышит, уже сократилась в два раза. И земля сейчас подобна существу с ампутированным легким.

Очевидно, что дело не в конкретной опасности, а в ощущении заката, надвигающейся гибели. Весь вопрос — в гибели чего? Такие ситуации уже в истории встречались. Например, историк Леопольд Ранке описывает такую же волну страхов, охвативших Европу в преддверии реформации. В одном городке даже произошла паника, когда трубу пастуха, созывавшего свое стадо, приняли за трубу архангела, возвещающего второе пришествие. Но за всеми этими страхами тогда скрывалось совершенно правильное чувство — объективное предчувствие конца, именно конца традиционного средневекового общества. Так, вероятно, следует оценивать и все предсказания гибели человечества, возникающие на Западе. И подобный конец имеет обычно некоторую репетицию. Это какое-то общее свойство органического развития. Так, наша революция 1917 года имела репетицию в виде революции 1905 года. И появлению позвоночных предшествовала тоже репетиция — развитие насекомых, овладевших сушей, воздухом, создавших общества. Вот такая репетиция на Западе произошла в конце шестидесятых — начале семидесятых годов ХХ века. Это были в основном волнения студентов и цветных — арабов во Франции, негров в США. Студенты захватили ряд университетов США, Сорбонну во Франции.

Выдвинулись теоретики этого переворота, указавшие на ряд болезненных, кризисных явлений в жизни Запада. Адорно, Маркузе тогда писали, что грядет неслыханная революция, которая потрясет все стороны жизни. Это будет революция, во-первых, экономическая — свержение капитализма, во-вторых, политическая — разрушение репрессивной демократии, в-третьих, национальная — освобождение цветных, в-четвертых, сексуальная— разрушение буржуазной семьи, и в-пятых, психоделическая — это новая культура коллективного принятия наркотиков и увлечения рок-музыкой, что вместе приведет к разрушению буржуазной индивидуальности. Казалось, Запад пошатнулся и вот-вот рухнет. Но каким-то чудом тогда он устоял. Но ведь никакого ответа на критику западного общества, сформулированную теоретиками этого движения, дано не было. Просто воля к жизни Запада на тот момент оказалась сильнее сил разрушения. Но теперь сформировавшиеся в ту эпоху молодые люди пришли в большую политику. Типичный пример — это чета Клинтонов или министр иностранных дел Германии. Хочу процитировать Патрика Бьюкенена, книгу которого «Смерть Запада» я уже упоминал. Он пишет: «Вероятно, так бывает с любой цивилизацией. Время Запада действительно на исходе. Его смерть предопределена обстоятельствами. И нет уже никакого смысла в прописывании больному новых лекарств. Пациент умирает. И тут уж ничего не поделаешь. Спасти его могут только возрождение веры и всеобщее пробуждение». Факты столь убедительные, что против этого заключения трудно что-либо возразить.

Историческая параллель

Так много фактов указывает в одном направлении, что вместе они приводят к единственно возможному выводу, который нам следует осознать. Мы переживаем критический момент истории: угасание западной цивилизации. Около половины тысячелетия она с невиданной продуктивностью и энергией навязывала свой дух все большему числу народов Земли. Как бы на нее ни смотреть, как на самое блестящее, реализовавшееся до сих пор раскрытие возможностей человека или как на раковую опухоль человечества, а может быть, угрожающую гибели всему живому — высказывались оба этих крайних взгляда,— ясно одно: это бурное развитие стремительно тормозится на наших глазах, близко к тому, чтобы остановиться. Пожалуй, наиболее близкая историческая параллель нашему времени — это закат античной, то есть греко-римской, цивилизации. Оба процесса совпадают вплоть до мелких деталей. И оба их легче понять, если проследить основные черты сходства. Здесь я могу сослаться на парадоксальный факт.

Лет восемь тому назад, потрясенный теми катастрофическими изменениями, которые происходили тогда в России, я написал статью, где сравнивал положение у нас и в Римской империи эпохи упадка. А теперь-то я вижу, что все те страшные признаки, которые я наблюдал в России, встречаются во всем западном мире. О причинах и следствиях подобного совпадения естественней поговорить позже. Перечислим основные эти признаки. Прежде всего, это депопуляция, а попросту — вымирание государствообразующих народов. По поводу современного Запада уже было приведено много фактов. В античности на это явление указывали очень многие авторы. Оно широко обсуждалось, и государство пыталось с ним бороться. Еще Август издал рескрипты, которые должны были способствовать созданию больших семей. Позже была создана система поддержки многодетных семей, в которую были вложены колоссальные капиталы. Еще раньше о том же явлении в Греции писал Полибий: «Люди не хотят воспитывать много детей и обыкновенно воспитывают одного или двух».

Параллельно происходил упадок деревни. А это общее явление, хорошо известное, что население, как правило, растет именно в деревне. Уже в I веке нашей эры богачи предлагали для обработки бесплатную землю, лишь бы предохранить ее от запустения. Население все больше стекалось в города, где существовало благодаря государственным раздачам хлеба. А эта мера в свою очередь усугубляла упадок сельского хозяйства. Видно, что сил, образующих государство и нацию, уже было недостаточно, чтобы поддерживать грандиозную империю. Тацит рассказывает о завещании, якобы оставленном Августом, где тот советует больше не расширять империю. Признак перехода империи к обороне — появление таких сооружений, как Троянов Вал, Стена Андриана и так далее. О падении сил, нужных для поддержания империи, свидетельствует и растущий сепаратизм. Мы видим эти явления и на Западе. В Великобритании Уэлльс и Шотландия имеют независимый парламент. Во Франции— баски, эльзасцы, бретонцы требуют права на самоопределение, корсиканцы — независимости.

В Италии существует лига, ставящая целью отделение северной Италии от юга. В Венеции есть партия, стремящаяся к отделению Венецианской области от Италии. В США президент Лиги единения латиноамериканцев заявил: «Калифорния станет мексиканским штатом. Все органы власти будут в наших руках. Если это кому-то не нравится, пусть уезжает». Это можно сопоставить с постоянными попытками отделения той или иной части Римской империи. Так в III веке пытается отделиться Галлия. На некоторое время отделяется Пальмира и даже захватывает Египет. После подавления этого движения происходит восстание с той же целью в Александрии. Вождей подобных сепаратистских движений было несколько десятков. Один историк III века называет даже эпоху с 260 по 270 год нашей эры эпохой тридцати тиранов. Значит, насчитывает 30 таких сепаратистских попыток.

Бросающимся в глаза общим признаком является распространение в верхнем слое общества противоестественных сексуальных отношений. Например, у Гомера мы еще не видим никаких указаний на них. А уже у Платона в «Пире» Алкивиад совершенно спокойно рассказывает присутствующим о своей попытке вступить в подобную связь с Сократом. В эпоху императорского Рима мы уже читаем об этих извращениях у таких разных авторов, как апостол Павел, Светоний, Лукиан, Петроний и так далее. А сейчас на Западе, например, супруга бывшего президента США Клинтона, выбранная сенатором от штата Нью-Йорк, отказалась участвовать в традиционном шествии в день Святого Патрика, так как организаторы отказались включить в него представительницу общества лесбиянок. Зато в параде лесбиянок она приняла участие.

В эпоху позднего Рима армия все в большей степени комплектовалась из наемников-варваров. Наиболее боеспособными были легионы, набранные в частях империи, лишь недавно к ней присоединенных: Германии, Фракии, Иллирии. Большинство наемников происходило из наименее цивилизованных частей империи. Это были арабы, мавры, фракийцы, бритты, германцы, сарматы. В то время как раньше войны, например пунические, выигрывались ополчением, набранным из римлян. Видимо, сейчас на Западе происходит утверждение принципа наемной армии. Великобритания поднялась до уровня великой державы, обладая только наемной армией. Тот же принцип унаследовали и США. Мы видим — это навязывается и у нас. Хотя из нашей истории можно было бы понять, что Россию много раз спасало народное войско, состоящее из людей, защищающих свою землю, свои дома. Принцип наемной армии тесно связан с идеей о новом типе войны, где, так сказать, наши не будут умирать. Это, по-видимому, важнейшая часть мировоззрения современного западного мира, что заметно хотя бы по любому приключенческому роману или фильму. Такой стандартный образ, как герой, отдающий свою жизнь за отечество, явно неприемлем для современного западного сознания. Видно, как в последнее время Запад, несмотря на свой милитаризм, болезненно относится к потерям, казалось бы, составляющим неизбежную сторону войны.

Они вызывают или паническое отступление, как было, например, в Ливане и Сомали, или же глубокое беспокойство в обществе. Чувствуется, что война идет как-то неправильно и виновное правительство сталкивается с угрозой потери власти. С аналогичным мироощущением жил и античный мир. Этому восприятию жизни был нанесен жестокий удар, когда в 410 году нашей эры Рим был взят и разграблен готами во главе с Аларихом. Вечное господство над миром вечного града Рима было одним из основ тогдашнего мировоззрения. Его катастрофа являлась нарушением мирового порядка. Язычники утверждали, что Рим был непобедим, пока чтил своих древних богов. Вину за катастрофу возлагали на победившее не так давно христианство. Современником этой катастрофы был блаженный Августин, и он размышлял над ее причинами. Собственно, эти размышления и составляют духовную основу его книги «О Божьем граде». Там он развивает другую концепцию истории, дающую иное объяснение этого крушения Рима. Его причину он видит в некотором порочном принципе, заложенном с самого основания римской истории.

Он называет ее страстью к властвованию — «libido dominandi». За успех в этом направлении прославлялись политические деятели при жизни, им ставили статуи, а после смерти они входили в историю как римские герои. Августин пишет: «Помимо других человеческих пороков, этот порок глубоко укоренился во всем римском народе. После того как страсть к властвованию обуяла немногочисленных вельмож, она овладела всеми остальными римлянами и поработила их всех». Сама возможность добиваться почестей не установилась бы в Риме, если бы там не господствовало честолюбие. Честолюбие развилось, так как народ был испорчен корыстью. Корыстным римский народ стал вследствие успеха и участия в завоеваниях. «Народу, подпавшему этому пороку, — говорит Августин, — очень трудно от него избавиться. Страсть к властвованию толкает его на завоевания. А каждый новый успех увеличивает эту страсть».

Тут образуется подобие порочного круга. Но ведь западная цивилизация всегда основывалась на этом духе. Сейчас она не имеет, собственно говоря, никакой другой духовной основы, кроме чувства силы и стремления к власти, причем в гораздо более широком диапазоне, чем какая-либо ранее существовавшая цивилизация: не только в отношении ко всем другим народам, но ко всей природе, о чем говорят призывы «Знание — сила» или «Победить природу». После террористического акта 11 сентября 2001 года, столь же сокрушительного для западного мировоззрения, как и разграбление Рима готами в 410 году — для античного, казалось бы, можно было ожидать недовольства в США по адресу администрации, допустившей такой грандиозный просчет или такую жестокую провокацию, в зависимости от того, какое объяснение принимать. Но администрация сумела избежать такой критики и смогла даже вызвать рост популярности за счет апелляции к этим коренным чувствам. Сразу были указаны «страны-изгои» и декларирован «удар возмездия». Через несколько дней они осознали, что этот термин слишком скандален, и заменили его другим, но обещание падающих бомб, авиационных налетов все же вызвало воодушевление населения и прилив симпатии к правительству. И только постепенное увеличение потерь в Ираке вызвало упадок этого упоения силой и, одновременно, упадок популярности правительства. На этот процесс можно взглянуть и с большей исторической перспективы.

Это, собственно, и есть ядро той «исторической концепции», которую я хочу изложить. Запад создал совершенно уникальную цивилизацию. Причем, по существу, к ней принадлежал и Советский Союз. Я помню, что мысль о принципиальном единстве цивилизации, созданной на Западе и в Советском Союзе, пришла мне в голову давно, еще в период коммунистического режима. И когда в разговорах указывали на принципиальную, казалось бы, противоположность между социалистическим и капиталистическим обществом, я возражал, что будущий археолог этого различия просто не обнаружит, если он будет использовать те же методы, которые и сейчас археологи используют для изучения древних цивилизаций, исследуя их на основании материальной культуры. Первое, что бросится им в глаза, будет невиданная концентрация населения в больших городах, причем совершенно одинаковая и в социалистическом, и в капиталистическом мире.

На этот признак современной цивилизации стоит обратить внимание: она является городской цивилизацией, более того — цивилизацией больших городов. На эту черту современной западной цивилизации я отнюдь не первый обратил внимание. Еще в начале ХХ века Шпенглер писал: «Мировой город и провинция — выдвигают новую проблему, которую мы, люди современности, переживаем, не понимая всей ее огромной важности. Вместо мира — город, отдельный пункт, в котором сосредоточивается вся жизнь обширных областей, тогда как все остальное засыхает; вместо народа — новый кочевник, паразит, обитатель больших городов; это огромный шаг к неорганическому, к концу». И дальше он формулирует: «Мировой город означает собой космополитизм вместо родины», «Мировой город населен не народом, а массой». Прошло сто лет, и один из руководителей современного мира, Жак Аттали, бывший президент Всемирного банка реконструкции, рисует ту же картину нашего будущего: «Человек должен покончить с «национальной привязкой» и семейными узами, превратиться в номада (то есть «кочевника», как говорил Шпенглер. —И.Ш.), стать искусственным существом, которое можно будет купить или продать, как любой другой предмет или товар». Эта чисто городская цивилизация «космополитов» выделяется из общей картины истории, как ее можно представить за последние тысячелетия.

В истории возникают и гибнут цивилизации разного типа: египетская, месопотамская, античная, западноевропейская, цивилизации Центральной и Южной Америки и т.д. Но при всем этом человечество живет в основном при одном и том же укладе жизни. И продолжается это много тысячелетий. Подавляющую часть населения составляют крестьяне. Города в этой жизни играют очень важную роль, но лишь как вкрапленные в земледельческое население центры по формированию культуры.

Города и деревня были равно необходимы друг другу и развивались в определенном состоянии равновесия, нарушавшемся лишь в некоторые периоды кризиса. Похоже, что и возникли они почти одновременно в исторических масштабах, в так называемом плодородном полумесяце, простирающемся в Малой Азии — от Кавказа до дельты Нила. Если я правильно понял стандартные книги по археологии, то такой образ жизни появился примерно 10 тысяч лет назад или еще раньше. Крупнейший археолог ХХ века Гордон Чайлд связывает его с переворотом, который он называет неолитической революцией. Сначала земледелие было мотыжным. И этот период отразился в так называемой «эпохе расписной керамики», поселения, относящиеся к ней, были распространены от Китая до центральной Европы. У нас наиболее разработанным и известным является Триполье, вблизи Киева. Потом земледелие стало плужным. Этот тип жизни вполне продуктивно сотрудничал с индустриальным развитием города. В ХХ веке Кондратьев назвал его двусторонним аграрно-индустриальным типом народного хозяйства. Ранние его стадии хорошо описаны в книгах археолога Редфилда. Он говорит: «Город дает деревне как бы другое измерение и не противоречит ее идеологии».

Таким, например, было общество Афин периода расцвета их культуры. Бытовая сторона жизни особенно четко видна в комедии, например у Аристофана. Там ясно видно, что городская жизнь Афин эпохи Перикла и немного позже в значительной степени была жизнью крестьян соседних деревень, сходившихся в городе. Именно они составляли народное собрание и суд, вмешивавшийся во все обстоятельства жизни. Они были зрителями трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида, которых, в свою очередь, можно назвать античными «деревенщиками», аналогами нашего направления деревенской литературы. Для них возводился Акрополь и на улицах стояли статуи Фидия. Такой же была жизнь и России вплоть до начала ХХ века. При всей утонченности возникшей в городах культуры в ней господствовали этические, эстетические и религиозные принципы, выработанные деревней. Но постепенно в Западной Европе стал утверждаться другой тип жизни, основанный на господстве городов. Первые его черты стали проявляться в Италии позднего средневековья. Тогдашние авторы даже удивлялись: до того статус человека в обществе определялся его положением в деревне, его земельными владениями, а теперь стал зависеть от положения в городе. Возникло общество чисто городское, индустриальное. Оно завоевало свое место в борьбе с деревней. Решающий шаг был сделан в Англии, где крестьян сгоняли с общинных земель, клеймили раскаленным железом. Когда их, как бродяг, ловили — выжигали букву «V» (vagabond — бродяга). А если ловили уже заклейменного, то его вешали. Тем самым их заставляли селиться в городах, и они образовывали городской пролетариат.

Этот тип жизни был связан с бурным развитием науки и основанной на ней техники. С созданием капитализма спекулятивного типа он оказался чрезвычайно агрессивным. Насилием и войнами он разрушал общества другого типа и подчинял их себе. Маркс приводит документально подтвержденный факт, как английский парламент создал комиссию из ведущих тогдашних экономистов в Англии для выработки путей разорения индийских ремесленников и ткачей, с которыми не могла конкурировать английская промышленность и потому не могла захватить индийский рынок. Средства нашлись, и столь эффективные, что спустя несколько лет генерал-губернатор сообщал: «Дороги Индии усеяны костями разоренных ремесленников». Тем не менее в «Коммунистическом манифесте» читаем: «Дешевые цены ее (то есть буржуазии. — И.Ш.) товаров— вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам». Оказывается, Маркс на самом деле хорошо знал и о других средствах, кроме дешевых цен. Вовсе не буржуазия и пролетариат были главными антагонистами в драме истории в период капитализма, а город и деревня. В том же «Коммунистическом манифесте» написано: «Буржуазия подчинила деревню господству города. Она вырвала значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни». Это выражение — «идиотизм деревенской жизни» — изящная шутка Маркса. Выражение действительно происходит от греческого слова «идиотес», что значит «одинокий, изолированный», и в буквальном смысле должно бы означать изолированность деревни, но, конечно, несет в себе именно представление деревни как общества, в котором живут полуидиоты.

Есенин, поэт, очень чутко ухватывающий социальные тенденции, сказал об этом: «Город, город, ты в схватке жестокой окрестил нас как падаль и мразь». И это действительно было только идеологическим аспектом той же самой борьбы города и деревни. На самом же деле концепция «темноты», «дикости» деревни — это всего лишь пропагандистский прием, возникающий в период, когда городская европейская цивилизация стремится подчинить себе весь мир — вроде того, как немецкие национал-социалисты объявили славян недочеловеками (Untermensche). Деревня несет тонкую и глубокую культуру: фольклор, народные празднества и т.д., а с другой стороны — способна к развитию и углублению во взаимодействии с городом. И опять никто не чувствовал этого значения деревенской культуры глубже, чем Есенин: «Мир таинственный, мир мой древний». И цивилизация города, в тот период, когда она в городе создавалась, вся основана на том, что она получила от деревенской культуры, приобретавшей иногда «другое измерение», согласно Ретфилду.

Россия и Запад

Сейчас мы видим яркую картину того, как западная цивилизация завоевывает мир. Конечно, самая большая ее победа — это распад Советского Союза. Но также были и Югославия, и Ирак, и Афганистан. И эти процессы явно еще и продолжаются. В их оценке возможны две точки зрения. Первая точка зрения, которая прокламируется, конечно, Западом и западниками, заключается в том, что в едином процессе развития человечества западная цивилизация представляет передовую на настоящий момент, высшую фазу. Весь мир должен ей следовать и перейти к такой же городской и технологической форме жизни. Человечество переживает ключевой, исторический момент: конец смешанного сельско-городского образа жизни — или, по Кондратьеву, двусторонней, аграрно-индустриальной, экономики, — длившегося более 10 тысяч лет. Рождается новое общество, новый человек. Все человечество переживает родовые муки появления нового общества. Это болезненно, но неизбежно. А сверх того, окупится в будущем невиданным развитием производительных сил человечества. Но возможна и другая точка зрения.

Очень мала вероятность того, что именно на несколько живущих сейчас поколений пришелся конец грандиозного, более чем десятитысячелетнего периода истории. Это ведь обычная точка зрения революционеров, что они создают новый мир, нового человека. Так считали вожди и французской революции, и большевизма, и национал-социализма. Такое умонастроение вызывает временный мощный всплеск энтузиазма у его сторонников. Однако через некоторое время обычно выясняется, что переворот хотя и решал некоторую задачу, но гораздо более скромную и часто совершенно отличную от прокламируемых принципов. С другой стороны, мы часто преувеличиваем драматичность в общемировом плане переживаемого нами момента. Ощущение конца мира может правильно отражать всего лишь ощущение окончания заметного периода истории. Наконец, все то, что мы сейчас переживаем, в истории уже не раз встречалось. И мегаполисы, и мечта о мировой империи. Миллион жителей некогда насчитывали и Вавилон, и Рим.

Мировую империю мечтали создать и месопотамские цари, начиная с Саргона, и Александр Македонский, и римские цезари, и Наполеон, и Гитлер. Многие отмечали, что это стандартные признаки упадка определенной цивилизации. Тогда логичнее было бы предположить, что мы переживаем, а точнее, наши потомки будут переживать в XXI веке закат западноевропейской цивилизации, проходящей сейчас чисто городскую фазу, эпоху конца. Изложенные уже признаки этого заката, включая и физическое вымирание создавших ее народов, делает, мне кажется, гораздо более правдоподобной вторую точку зрения. Дело не в какой-то особой порочности западной цивилизации. Скорее в том, что все, когда-то возникшее, когда-то и гибнет. Западная цивилизация всегда была очень агрессивной. Она не терпела рядом с собой других обществ, основываясь на твердой уверенности, что она только собственно цивилизацией и является. Но тогда хотя бы для некоторой части покоряемого общества она открывала какие-то новые горизонты культуры. Теперь же ее агрессия все более становится проявлением просто грубой силы. Рафаэль, Сервантес, Галилей, Лейбниц столь же мало ей принадлежат, как Эсхил, Евклид и Архимед. А на одних атомных бомбах и крылатых ракетах мировую империю не построить.

Пока еще сохраняется быстрый темп технического развития — компьютеры, спутники, космическая техника. Но та техника, которая дала западной цивилизации беспрецедентную власть над миром, имеет одну очень специфическую особенность. Она основывалась на новейшей науке. Последний переворот так и называется — научно-техническая революция (НТР). Это особая, так сказать, научная техника. Например, когда-то человек научился добывать огонь трением. Но прошли, вероятно, сотни тысяч лет, прежде чем были сформулированы законы превращения механической энергии в тепловую, на которых основывается этот процесс. А вот атомная бомба основана на достижениях ядерной физики и квантовой механики. И созданием ее руководили физики, незадолго до того эти разделы науки создавшие. Особенно ярко это проявилось в Германии, где во главе атомного проекта был поставлен Гейзенберг, величайший физик ХХ века. Поэтому можно думать, что принципиальная остановка научного развития приведет и к остановке развития технического.

Позже техника будет основываться уже на школьных, точнее, университетских, можно еще точнее сказать— аспирантских знаниях. Каждая страна может оплатить обучение в каких-то западных университетах сотен способных молодых людей, из которых и образуется десяток специалистов в области новой техники. Атомное оружие, мы видим и сейчас, создали и Индия, и Пакистан, и Израиль, и Корея, хотя ядерной физики или квантовой механики в них не возникло. И США с этим вынуждены мириться.

Перспективы России

Каковы же перспективы России с той точки зрения, которую я излагал? Насколько можно доверять очевидным выводам из множества имеющихся фактов, настолько можно быть уверенным, что ближайшее будущее мира будет определяться уже надвигающимся концом западной цивилизации. Но как это отразится на судьбе России? Казалось бы, основные признаки упадка Запада, которые мы выше перечислили, характерны и для России, часто даже в большей степени. Это и катастрофическое падение рождаемости, и массовая иммиграция представителей культурно чуждых цивилизаций, и утрата основных ценностей, в которых вырос народ. Но можно обнаружить и некоторые принципиальные различия. Западная Европа и Северная Америка были колыбелью, в которой сложилась некоторая очень специфическая цивилизация. Там она органически вызрела, а затем распространила свое влияние почти на весь мир. Россия же лишь подпала под влияние Запада. Сначала оно укоренилось лишь в верхних слоях общества. И лишь сравнительно недавно подчинило себе всю страну. Причем наиболее решительный перелом, так и называвшийся — годом великого перелома, как мы видели, произошел в самое последнее время. Уже мое поколение было его свидетелем.

Так что Россию можно сравнить разве что с покоренной провинцией. Причем покоренной лишь при жизни живущего сейчас или предшествующего ему поколения. Естественно, что это общество менее устойчиво, поэтому и рухнуло первым. Соответственно, и признаки упадка, наблюдаемые на Западе и в России, часто хотя и похожи, но и имеют различные оттенки. Прежде всего, это касается самого страшного признака — депопуляции. На Западе рождаемость падает, так как дети мешают комфортабельной жизни. И чем страна богаче, тем в ней рождаемость ниже. В России же это отношение распространено разве лишь среди узких слоев «новых русских». А в основной своей массе народ рожает меньше детей просто потому, что их нечем будет кормить. И точно так же наркомания: на благополучном Западе она распространена еще страшнее, чем в нищей России. Значит, причина здесь не в бегстве от тяжелой действительности. Среди русских, вообще людей русской традиции, совсем не прививается терроризм, так распространенный на Западе в среде представителей народов европейского происхождения. Банда Баадера, Майнхоф, «Красные бригады» и так далее. Например, часто утверждают, что истинные причины терроризма на Северном Кавказе — экономические и социальные. Но одновременно мы видим, что русские, иногда годами не получающие зарплаты, не становятся шахидами, а объявляют голодовки. Значит, есть какая-то принципиальная разница, укорененная в народной психологии. И таких различий можно заметить много.

Так что Россия никак не может считаться органичной частью Запада, обреченной разделить с ним его судьбу. Видимо, Россия может пойти по одному из двух путей: либо еще усилить свою подчиненность Западу и в результате погибнуть под его обломками, либо найти свой собственный путь развития, постепенно дистанцируясь от Запада, и тогда пережить его падение. Вероятно, в любом случае с тяжелыми потрясениями. Солженицын как-то сказал: «Вот коммунизм обрушится. Но как бы нам не погибнуть под его обломками». Сейчас вырисовывается возможность, что мы все же выжили, хотя и в покалеченном виде. Но с другой стороны, видно, что рухнуло не целое здание, а только какой-то один его угол или стена обрушилась. А здание западной цивилизации грозит рухнуть уже все, и под его обломками мы вполне реально можем действительно погибнуть. Нам предстоит выбор, который определит все будущее народа. Есть в Библии один текст, который всегда производит на меня сильное впечатление. Там Бог говорит: «Во свидетелей перед вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое». Если привлечь аналогию с закатом античности, то и тогда часть империи смогла найти свой путь и, в качестве Византийской империи, продлить свое существование на тысячу лет.

Перед выбором такого типа стоит сейчас и Россия. Кажется, правда, что нам-то, России, сейчас такой выбор как раз и не предложен. Так ничтожно мала возможность выбрать нам тот путь, о котором говорится в благословении. Конечно, нам сейчас трудно и мечтать о какой-то независимости от Запада. Слишком ему подчинен нынешний правящий слой, как мы его видим в политической части, так и в теневой финансовой. Приход к власти этого слоя и последующее укрепление его правления слишком зависело от поддержки Запада, чтобы от него можно было ожидать какой-то доли независимости.

Если Запад пожелает ради продления своего существования бросить Россию в топку мирового кризиса, то в теперешнем правящем слое России он вряд ли встретит сопротивление. Но положение может измениться в процессе нарастания кризиса Запада. Желание получить больше независимости от него может совпасть с чисто эгоистическими интересами правителей России. А сверх того, ослабление Запада требует большей опоры на внутренние силы России, прежде всего на русский народ. Некоторые признаки этого можно наблюдать и сейчас.

За последние годы кардинально изменилась лексика всего политического слоя. Такие понятия, как «патриотизм», «национальные интересы», «империя», еще недавно носили характер обвинения. А теперь каждый спешит ими украситься. Следующий шаг может заключаться в подкреплении этих чисто словесных уступок более реальными. Для этого должны быть сформулированы конкретные требования. И прежде всего — отражающие русские национальные интересы. Первым, как мне представляется, должно быть возвращение нашего имени, которое сейчас предусмотрительно вычеркнуто из паспортов. Всем, видимо, ясно, что уничтожение графы «национальность» в паспортах граждан России направлено именно против русских. Возвращение понятия «русский» в официальный, политический и юридический лексикон необходимо далеко не только ввиду идеологического воздействия на русское национальное сознание.

Такая мера, как приведенное уничтожение национальности в качестве юридического понятия, имеет многочисленные конкретные последствия. Например, сейчас нельзя не только регулировать, но хотя бы учесть национальный состав громадной иммиграции, приходящей из стран СНГ в Россию. А для будущего России совсем не безразлично, кто селится в ее городах и на ее землях — русские, недавно сами уехавшие из России на какие-нибудь стройки, или представители какой-нибудь другой культуры и психологии. Я верю, что наш народ преодолеет переживаемый им кризис, как бы глубок он ни был. Но меньше всего мне хотелось бы, чтобы меня поняли так, что Запад, сейчас подавляющий нас, обречен, нам надо только дождаться его краха. Наоборот, наиболее вероятным последствием этого краха будет и окончательное падение России. Чтобы пойти своим, отличным от Запада путем, нужна будет ожесточенная борьба, напряжение всех сил. Прежде всего — борьба духовная. Ведь этот путь предстоит еще сформулировать.

Здесь я хочу, под конец, выразить особенно близкую мне мысль в надежде, что кто-то с ней согласится, будет ее дальше развивать. Мне кажется, что сейчас в нашей стране протекает какой-то совершенно необычный процесс. Народ явно ищет какие-то новые пути в жизни. Взять хотя бы, для примера, отчаявшихся рабочих, которые по несколько лет не получают зарплаты, и отвечающих на это — голодовкой. Ведь такого не бывало в Истории! Здесь видится совсем другой ответ на вызов жизни, чем так хорошо известные нам: не баррикады, не забастовки, не выборы новых лидеров, не терроризм. Чем-то он близок жизненной позиции христиан периода упадка Римской империи. С самого начала так называемой перестройки, то есть лет уже восемнадцать, возникали разных оттенков патриотические движения — то коммунистические, то националистические. И все кончались неудачей. Это мы должны наконец осмыслить. Ведь теперь уже ясно, что все неудачи не могут быть плодом интриг КГБ, как сначала говорили.

Очевидно, интеллигенция постоянно обращается к народу со старыми призывами, а народ ищет каких-то новых путей. Довольно ясно, что человечество вступило в период распада западной цивилизации, основанной на идее властвования, силы. Если нам, русским, будет дано пережить этот распад, то только за счет того, что мы сможем проявить какие-то собственные, отличающие нас черты. Такой чертой для русских всегда было стремление не покорить, а научиться жить вместе. Вместе и с природой — и с народами, вроде мордвы, с которой рядом мы жили и в эпоху «Повести временных лет» и которая и сейчас в русском государстве имеет свой парламент и своего президента. Этот стереотип поведения работает со сбоями только когда мы соприкасаемся с народами, стереотип поведения которых включает именно господство — будь то немцы или чеченцы. Половину тысячелетия Запад культивировал идею и эстетику мощи и господства. Эти принципы должны быть чем-то заменены.

Русская цивилизация может предложить человечеству древнюю культуру, идеал которой — не двигать куда-то мир, а сосуществовать с ним; не в беге времени, а в идее вечности. Разные признаки указывают, что сейчас народ ищет такого типа пути в жизни. Это по существу — возрождение древней культуры Православия, а может быть, и еще более древней цивилизации. Поиск этот осуществляется людьми, не только не воцерковленными, но может быть никогда о Боге не задумывавшимися. Народ создает или воссоздает некоторые новые чувства и моральные принципы. Но сделать их действенной частью жизни — это уж дело интеллигенции. Для этого они, как говорят социологи, должны быть вербализированы и рационализированы: превращены в связное мировоззрение. Вот когда этот путь будет осознан как национальный путь, тогда и появятся, я надеюсь, силы увести народ от нависшей над ним угрозы гибели. со старыми призывами, а народ ищет каких-то новых путей.

Довольно ясно, что человечество вступило в период распада западной цивилизации, основанной на идее властвования, силы. Если нам, русским, будет дано пережить этот распад, то только за счет того, что мы сможем проявить какие-то собственные, отличающие нас черты. Такой чертой для русских всегда было стремление не покорить, а научиться жить вместе. Вместе и с природой — и с народами, вроде мордвы, с которой рядом мы жили и в эпоху «Повести временных лет» и которая и сейчас в русском государстве имеет свой парламент и своего президента. Этот стереотип поведения работает со сбоями только когда мы соприкасаемся с народами, стереотип поведения которых включает именно господство — будь то немцы или чеченцы. Половину тысячелетия Запад культивировал идею и эстетику мощи и господства. Эти принципы должны быть чем-то заменены.

Русская цивилизация может предложить человечеству древнюю культуру, идеал которой — не двигать куда-то мир, а сосуществовать с ним; не в беге времени, а в идее вечности. Разные признаки указывают, что сейчас народ ищет такого типа пути в жизни. Это по существу — возрождение древней культуры Православия, а может быть, и еще более древней цивилизации. Поиск этот осуществляется людьми, не только не воцерковленными, но может быть никогда о Боге не задумывавшимися. Народ создает или воссоздает некоторые новые чувства и моральные принципы. Но сделать их действенной частью жизни — это уж дело интеллигенции.

Для этого они, как говорят социологи, должны быть вербализированы и рационализированы: превращены в связное мировоззрение. Вот когда этот путь будет осознан как национальный путь, тогда и появятся, я надеюсь, силы увести народ от нависшей над ним угрозы гибели.