Уходящий 2005 год для истории современной России был очень неплохим, а скорее всего - вообще одним из самых удачных за последние 15 лет. Но нам нужна не только удача. России нужен успех, причем большой успех. Слишком сложна внутренняя ситуация, слишком непростые процессы происходят на пространствах, окружающих нашу страну. 2006 год будет последним годом рутинной политической стабильности, ибо далее последует 2007-й - год парламентских выборов, почти сразу же переходящих в президентские. А президентские выборы весны 2008 года в силу известных обстоятельств, во-первых, пока непредсказуемы по результату (преемник-то он преемник, да отменность его качеств никакая преемственность не гарантирует, возможен и промах), а во-вторых, бесспорно станут политическим кризисом. Кроме того, в ближайшее время России, начавшей обретать определенность своей внешней политики, предстоит столкнуться с серьезными вызовами на международной арене. Я имею в виду не объективно существующие и нарождающиеся вызовы, а как раз чисто субъективное неприятие возрождения мощи России. Целый ряд европейских стран не могут сдержать раздражения по этому поводу. Да и сами Соединенные Штаты, равно как и классические западноевропейские страны, объективно явно заинтересованные в стратегическом союзе с Россией, субъективно никак не могут смириться с тем, что, казалось бы, уже обуженная до масштабов региональной державы бывшая глобальная сверхдержава не только вновь вышла на уровень мировой субъектности, но и успешно налаживает либо партнерские, либо даже союзнические отношения с теми странами и целыми группами стран, с которыми сам Запад находится либо в конфликтном, либо в предконфликтном состоянии. Последнее утверждение не означает, что на пути возрождения своей глобальной субъектности Россия уже достигла очень многого. Скорее, это пока лишь тенденция, зафиксированная событиями 2005 года. Но, во-первых, далеко не всеми событиями. Во-вторых, легко составить список событий, явно противостоящих данной тенденции. В-третьих, не факт, что Россия способна выдержать испытание той нестабильностью, которую когда по недомыслию, а когда намеренно США стимулируют вдали от своих границ, то есть у границ России. Наконец, в-четвертых, внутренняя стабильность самой России по-прежнему не только далека от оптимума, но лишь едва отошла от края пропасти, имя которой хаос и распад. А ведь нам необходимо не просто постепенное наращивание нашей внутренней стабильности и на основе этого - упрочение региональной и глобальной субъектности России. Нам необходим прорыв, скачкообразный переход из нынешнего, пусть более благоприятного, чем десять и пять лет назад, но все равно промежуточного (или транзитного, по нынешней терминологии) состояния к качественно новой внутренней (прежде всего) и затем уже и внешней диспозиции. Что это за диспозиция, описывать сейчас не стану. Ибо в общем-то не это главное. Главное, что в переходе, как мне уже приходилось писать, если даже его назвать транзитом, нормальные люди не живут. В переходах живут бомжи. А нормальные люди пользуются переходом для того, чтобы как можно быстрее переместиться из того места, пребывание в котором уже бессмысленно, в то место, где тебе нужно находиться. Конечно, транзитная жизнь имеет свои преимущества. Она менее всего зарегулирована, в ней на минимум ответственности приходится максимум индивидуальных возможностей (это и есть ответ на часто звучащий сейчас вопрос: а можно ли за пять лет заработать 10 миллиардов долларов? Можно, если живешь в переходе). Словом, транзитная жизнь затягивает, особенно тех, кто склонен подменять свободу (перехода) вольной жизнью в нем. Владимир Путин в основных своих политических и волевых качествах, безусловно, эволюционист. В этом его сила, но в этом и все более и более ощущаемая ограниченность его политики, в которой стабилизация вольно или невольно стала превращаться в самодовлеющий императив. Путин был революционен в Чечне, но слишком эволюционен, например, в борьбе с бюрократией или в решении (точнее - нерешении) демографической проблемы. Вообще говоря, оптимальное сочетание революционных и эволюционных форм и методов политического реформирования есть признак (если не суть) политической гениальности. Гигантская заслуга Владимира Путина состоит в том, что он обеспечил-таки (не без участия благоприятной нефтяной конъюнктуры) желанные годы политической и экономической стабильности России. Но, повторюсь, по-прежнему стабильности в транзите. Предмет постоянно ведущихся сейчас дискуссий: в чем состоят ресурсы, на основе которых Россия может совершить императивно необходимый нам прорыв? Ответа на этот вопрос я слышал только два: природные ресурсы и ресурсы интеллектуальные. Из умелого сопряжения второго с первыми нам необходимо извлечь тот инновационный потенциал, который наконец революционно двинет нашу экономику вперед. Смею утверждать, что в этой цепочке рассуждений наши ресурсы занижены ровно вдвое - по крайней мере по позициям. Их не две (природные и интеллектуальные ресурсы), а четыре. Мы совершенно не используем ресурс свободы, который получили в результате перестройки и первых реформаторских лет. Причем свободу в данном случае я понимаю не в узкополитическом смысле, а в широкоидеологическом, ментальном. Поразительно, но отказавшись (или освободившись) от советского коммунизма, якобы став свободными, мы попали в две другие рабские зависимости. Элита - в основном в зависимость от задов западной (западноевропейско-североамериканской) идеологии. Остальная часть общества - в зависимость от почти средневекового мракобесия, оккультизма, паранаучных догм и шарлатанских спекуляций. За пятнадцать лет "свободы" мы (в целом как страна и нация) так и не сумели сделать свободный выбор своего собственного пути. Да, у нас как у нации есть интеллект, позволяющий нам сделать даже больше, чем мы сумели сделать в годы коммунистической догматики. Но у нас нет свободы распоряжения этим интеллектом и свободы этого интеллекта. А потому для нас по-прежнему Нобелевская премия - верх признания, а доклад какой-нибудь ПАСЕ - бездна падения. У нас (после обретения свободы политической и рыночной) не появилось авангарда ни художественного, ни научного, каковыми мы поразили мир и самих себя в 20-е годы прошлого века (умолчу, после каких событий). Наконец четвертый ресурс - политическая воля. В узком понимании слова это ресурс чисто субъективный: вот если президент Путин (или какой другой) решит, скажет, прикажет, тогда... Но политическая воля должна быть у нации в целом, тогда с почти гарантированной неизбежностью она проявится в конкретных политиках. Политической воли нам как нации хватило на то, чтобы не распасться до конца, чтобы закрепиться на самой последней линии обороны. Но для рывка вперед правящий класс России, погрязший в гедонизме и внутривидовой борьбе, политическую волю нации мобилизовать не решился. Мечтаю и надеюсь, что в 2006 году природные богатства и интеллект нашей нации соединятся наконец с ее настоящей свободой и собственной политической волей. Уверен, что даже первый эффект от такой "химической" реакции будет потрясающим. Тем более что микрореакции такого рода мы уже наблюдали - в 2005-м чаще, чем раньше.